Supernatural

******

Глава 2.
Я сидела в гудящей полутьме и ждала, что в дверь постучат - полиция или люди в белых халатах. Я слишком опасна, чтобы позволить мне разгуливать по улицам Южного Лондона. Возможно, я чокнутая. И уж наверняка не нормальная.
Я все ждала, а в дверь так и не постучали. В конце концов я разжала руки, обнимавшие коленки, и решительно поднялась. Надо вернуть власть над собой. И никогда больше своей способностью не пользоваться - никогда.
Ни чтобы открывать дверь, ни чтобы выключить свет или нажать кнопку тостера, и уж точно я не стану защищаться так от малолетних грабителей - если смогу удержаться.
Надо завязывать сразу - или смириться с будущим в оранжевом комбинезоне.[1]
Я плеснула в лицо водой, прополоскала рот и взглянула в зеркало: бледная, с запавшими глазами - прямо покойница. Пожалуй, труп, полежавший дней десять, мог бы выглядеть лучше. Волосы сбились в светлый колтун, губы побелели и слились с кожей. Я опустила взгляд на разбитые коленки и, опершись на раковину, осторожно стянула колготки. Синяк размером с ладонь раскрасил правое бедро во все оттенки черного. Жуткое пятно на бледной коже. Я тихонько потрогала его и дернулась. Под кожей чувствовались сгустки свернувшейся крови. Я попробовала опереться на ногу всем весом - и заорала. Потом еще раз покосилась на свое отражение и вдруг разревелась. Мне нужна была мама. Или Джек. Пусть бы пришел и спас меня, как в тот раз, когда я, пятилетняя, сломала ногу. Мне нужен брат - что может быть проще? Ну, ладно, начистоту. Мне нужен Нильс. Не меньше, чем брата, а может, и чуточку больше, я хотела видеть его лучшего друга.

***

Пятый терминал Хитроу был огромным и белым. Время к полуночи. Я стояла под замершим табло отправлений и мечтала, чтобы оно ожило сейчас же, чтобы улететь сразу, а не в шесть утра - ведь к тому времени папа может заметить, что я украла его кредитку и постарается приземлить и меня, и самолет.
Я уставилась на список рейсов. Мне не под силу заставить их двигаться. Правда, я и не пыталась. Я ведь завязала с этим делом.
Я опустилась в кресло, чувствуя, как вокруг смыкается что-то похожее на отчаяние. Или обыкновенная паника?.. Надо еще придумать какое-то объяснение, которое проглотили бы и Джек, и папа. Е-мейл, посланный Джеку, не годится. Я написала ему всего одну строчку:
«Сюрприз. Встречай в Л-А. Рейс прибывает около полудня. Хейзл, чмоки».
И никаких объяснений.
Но какое тут придумаешь объяснение?
«Я чуть не выколола кое-кому глаз из-за этой своей жуткой силы. Можно, я останусь у тебя?»
С таким же успехом можно прямо признаться, что я всю жизнь влюблена в лучшего друга моего брата.
Я глубоко вздохнула. Со мной беда. Как всегда в тяжелые времена, я развернула воспоминания о Нильсе, хранившиеся в файлах памяти на открытом доступе, и принялась составлять их, как кусочки пазла.
Тот день, когда я сломала ногу, - с того дня я в него и влюбилась. Ему было не больше девяти, а мне самой было пять, и все же началось это наверняка с того дня. Я врезалась на санках в дерево - сама свернула или Джек меня так подтолкнул. Но прорвавшая мою кожу, словно сломанный карандаш, кость осталась для меня среди лучших воспоминаний, потому что рядом с ним маячило лицо Нильса, когда он заворачивал меня в свою красную парку.[2] Он усадил меня на санки и тянул - надо думать, с помощью Джека - полмили, до ближайшего взрослого. Да, точно, с того дня.
Следующее воспоминание - мы все в саду нашего старого дома в Вашингтоне. Холодно. Я запомнила кристаллики инея на земле и звон лопаты о промерзшую землю. Мне, наверное, семь лет - хомячка подарили родители два года назад за то, что я так храбро держалась со сломанной ногой. Хомячок «прожил долгую, счастливую и беззаботную жизнь» - так сказал над его могилой Джек. Еще я помню круглый сверток, торжественно опущенный Нильса в ямку, которую мальчики выкопали взятой у соседа лопатой. И еще помню, как горячие слезы бегут по моим холодным щекам и горячую ладонь Нильса. Он ничего не сказал, просто держал меня за руку, пока я не выплакалась.
Память без предупреждения перескакивает на другое время - пять лет назад. Это воспоминание - туманный и мрачный отзвук предыдущего. В нем мне двенадцать лет и три дня. Я знаю это точно, потому что похороны состоялись через семь дней после маминой смерти. И опять Нильс держит меня за руку. На то есть причина - он заменяет мне папу, который не выдержал и сейчас, рыдая, стоит на коленях у открытой могилы. К нему тянется множество рук, готовых помочь. Джек - расплывчатое пятно на краю зрения, а потом он вообще попятился, выбрался из толпы и сбежал. Только сейчас я понимаю, что Нильсу пришлось отпустить его одного, чтобы остаться со мной.
Я совершенно ясно представляю перемазанные в сырой земле подошвы папиных ботинок, когда он стоял на коленях у могилы, - но больше ничего. Не помню, кто там был, что говорили, не помню ни цветов, ни гимнов. Только эти подошвы и Нильса рядом со мной - его рука как якорь.
На поминках Нильс не сразу меня оставил. Он не ушел за Джеком. Не знаю почему. Глядя со стороны, Джек нуждался в заботе куда больше меня. Но Нильс не пошел искать друга. Он остался со мной, сидел на кушетке в стороне и вежливо отвечал на сочувственное бормотание склоненных над нами лиц. Именно Нильс потом провел меня сквозь толпу к лестнице, проводил в спальню, а когда я легла, укрыл пледом и присел на краешек кровати. Его рука лежала у меня на плече, пока я не уснула.
Потом, буквально через несколько дней, папа увез меня в Лондон. Меня он не спрашивал, даже не предупредил заранее, просто сказал: «Сейчас подъедет такси». Я не упаковала вещи, не попрощалась со школьными друзьями. Замкнувшись в безмолвном пузыре горя, я не могла спорить. Осталась равнодушной, как будто папа предложил мне съездить в магазин. Зато Джек взвился как ракета. Он встретил известие об отъезде взрывом ярости. Этот взрыв высосал из меня последние чувства, словно брат заряжался энергией от меня и посадил батарейки. У папы тоже не было сил с ним спорить. Его батарейки умерли вместе с мамой.
Так что Джек остался жить в семье Нильса в Вашингтоне, а я уехала в Лондон - родной город папы. Сперва мне было все равно, даже пустое место Джека, зиявшее между нами черной дырой, меня не трогало. Но когда через несколько месяцев я вышла из бесчувственной комы, во мне зазвенел гнев. Гнев на Джека, который меня бросил. И остался с Нильсом.
Однако гнев, как и большая часть других вещей в нашей жизни, быстро остывает, если его не подпитывать, так что в конце концов он совсем растворился в тоске по Джеку. Я начала переписываться с братом по электронной почте, мы снова стали разговаривать, и я обнаружила, что не могу на него злиться. Потому что, будь у меня возможность остаться с Нильсом, я бы сделала то же самое. Не задумываясь.
***
[1] - так одевают заключенных в тюрьмах.
[2] - парка - длинная теплая куртка, как правило, с капюшоном, зачастую без застежки, надеваемая через голову.