Phantom h.s. [продолжение]

Sixteen

  Лежу на спине, уставившись в потолок. Субботний вечер, а я под домашним арестом аж на целую неделю: нельзя никуда выйти и прочее, поэтому я тупо лежу и ничего не делаю.

Чуть раньше я пыталась мило поговорить с мамой, чтобы она дала мне ключи от машины, но, увы, ничего не вышло.

— Джейн, — сказала она, покачав головой, и продолжила нарезать чеснок для блюда на ужин. — Ты ушла на прогулку ничего не сказав отцу и мне, а пришла только после полуночи. Не говоря уже о пропуске половины учебного дня, — она посмотрела на меня. — Да, я знаю об этом. Мне звонили из школы и интересовались, почему ты не там. Не такая ты уж и хитрая.

Ну, вот поэтому я сейчас и лежу здесь, разглядывая трещины на потолке и слушая приглушенный звук телевизора, который раздается снизу.

Скука в ее лучшем проявлении

Поднимаюсь с кровати с решением, что еще не до конца исследовала этот дом с момента переезда сюда. Волосы собраны в низкий хвост и небрежно ниспадают на мое плечо. Чувствую, что у меня проявляются кое-какие признаки недосыпа, но даже мой сон слишком «измучен» из-за школы, чтобы позволить заснуть мне в десять вечера.

Иду вдоль по коридору, ступая в кабинет.

Он представляет собой небольшую комнатку, которую мои родители еще не до конца успели обставить мебелью: только диван прижат к стене и некоторые нераспакованные коробки стоят рядом с ним, а так комната пустая.

Я помню, как сидела в кабинета Нейта на вечеринке не так давно. Его дом был так красиво обставлен. Интересно, а как выглядел этот дом, когда семья Гарри еще жила здесь?

Подхожу к окну. Эта комната, как и моя спальня, тоже выходит на задний двор. Но тут меньше деревьев, которые скрывают вид двора, поэтому я могу хорошо разглядеть верхушки ив на поляне.

Краем глаза ловлю движение и смотрю вниз, замечая Гарри, который пересекает двор. Его белый свитер и черные джинсы отчетливо видны на фоне зеленой травы.

Открываю окно и тихо зову его, он мгновенно поднимает голову вверх и смотрит на меня. Прекращает идти, а на лице появляется ухмылка.

Я знаю, что родители задернули занавески в гостиной к этому времени, поэтому облегченно вздыхаю, ведь они не заметят его.

Слегка наклоняюсь вперед, упираясь ладонями в подоконник.

— Почему мне кажется, будто мы воспроизводим сцену из «Ромео и Джульетта»: ты стоишь там, внизу, а я здесь?

Смеюсь из-за того, что только что сказал Гарри.

— Призрачный Ромео и саркастически-пессимистическая Джульетта, вот такая история.

— Ну же, скажи реплику.

— Какую реплику?

— Ты знаешь, про какую я говорю, — дразнит он. — Давай, я жду.

Закатываю глаза и драматично вздыхаю.

— Ромео, о зачем же ты Ромео! — говорю я самым мелодраматическим и девчачьим тоном, каким только могу, прижимая ладонь к груди и прислоняясь к оконной раме. — Покинь отца и отрекись навеки от имени родного, а не хочешь — так поклянись, что любишь ты меня, и больше я не буду Капулетти.

Гарри откашливается и кладет руку на грудь, подражая мне.

— Ждать мне еще иль сразу ей ответить? — цитирует он.

— Одно ведь имя лишь твое — мне враг, а ты — ведь это ты, а не Монтекки, — отвечаю я, изо всех сил стараясь вспомнить продолжение. — Монтекки — что такое это значит? Ведь это не плечи, и не нога, и не рука, и не лицо. Неужто больше нет других имен?

Гарри начинает аплодировать, пока я смеюсь над нашим небольшим спектаклем.

— После этой строки я больше ничего не помню, — признаюсь ему.

— Минуточку, — говорит он, и я наблюдаю за тем, как он все же заканчивает идти по двору и обходит дом.

Несколько минут спустя он заходит в кабинет. На его лице по-прежнему виднеется широкая улыбка.

— Из тебя бы вышла отличная Джульетта, — говорит он.

— С чего такие выводы? — я приподнимаю бровь и закрываю окно.

— А ты выглядишь так, как я и представлял ее себе, когда мы читали это в школе. Черные волосы, голубые глаза, красота, которая не требует каких-либо усилий.

Я краснею и смотрю в пол.

— Сомневаюсь, — говорю я, зная, что он смотрит на меня своим самодовольным взглядом.

Гарри подходит и садится на диван, положив руки на подушки.

— В любом случае, как тебе удалось запомнить все эти строки?

Я пожимаю плечами.

— У моего отца была полная коллекция произведений Шекспира, и всякий раз, когда я чувствовала себя... расстроенной, я брала книги и читала, чтобы отвлечь свой разум от различных мыслей, — снова поворачиваюсь к окну, чтобы задернуть занавески. — Это не так уж и часто помогало. Но я знаю все эти истории, мы их изучали на английском.

— Понятно, — он снова улыбается.

— А ты? — спрашиваю я и сажусь на одну из нераспакованных коробок. — Откуда ты знаешь эти строчки?

— Английский был единственным предметом, которому я когда-либо уделял какое-либо внимание, — отвечает он. — И я читаю книжки из коллекции твоего отца, когда ты в школе.

Я слегка улыбаюсь ему. Он наклоняется вперед, облокотившись на колени.

— Ловлю тебя на слове: назови меня любовью — вновь меня окрестишь, и с той поры не буду я Ромео.

Я узнаю эти слова.

— Ах, кто же ты, что под покровом ночи, подслушал тайну сердца?

Он поднимается с дивана.

— Не знаю я, как мне себя по имени назвать. Мне это имя стало ненавистно, моя святыня: ведь оно — твой враг. Когда б его написанным я видел, я б это слово тотчас разорвал.

Я тоже встаю с коробки.

— Мой слух еще и сотни слов твоих не уловил, а я узнала голос: ведь ты Ромео? Правда? Ты Монтекки?

Теперь мы стоим очень близко друг другу, лишь несколько сантиметров отделяют нас.

— Не то и не другое, о святая, когда тебе не нравятся они, — цитирует он, светло-зеленые глаза встречаются с моими, а на его бледных губах вновь появляется улыбка.

Все эти строки, которые следуют дальше, я забываю, как только встречаюсь с его взглядом. Пытаюсь хоть что-то вспомнить, но безрезультатно.

— Черт, я не помню, — отвечаю, качая головой и смотря вниз.

— Это как-то связано с моей осязаемостью? — он приподнимает бровь, а улыбка превращается в дразнящую ухмылку. Он поднимает руку и медленно заправляет выбившуюся прядь волос мне за ухо.

Румянец быстро подступает к моим щекам. Гарри поворачивается и осматривает комнату, но через плечо смотрит на меня.

— Клянусь тебе священною луной, что серебрит цветущие деревья...

— Не клянись луной непостоянной. Луной, свой вид меняющей так часто. Чтоб и твоя любовь не изменилась.

Он поворачивается ко мне, держа руки за спиной.

— Так чем поклясться?

Я улыбаюсь.

— Вовсе не клянись. Иль, если хочешь, поклянись собою, самим собой — души моей кумиром, — и я поверю.

Гарри и я смотрим друг на друга с разных концов комнаты.

— Если бы только мой старый учитель английского мог видеть меня сейчас, — говорит он и издает короткий смешок.

Я осматриваю пустые кремовые стены кабинета.

— Гарри, — говоря я, — как выглядело это место, когда ты здесь жил?

Он прикусывает нижнюю губу и сосредотачивается.

— Ну, — начинает он, — это комната, где мои родители всегда отдыхали. Тут был мини-бар, что-то типа такого, как у Нейта, и аудиосистема. Мой отец хранил здесь все спиртные напитки. Мы частенько пробирались сюда, когда их не было дома.

— «Мы»? — интересуюсь у него.

— Ава и я, — отвечает он. — А иногда Макс и остальные, — он улыбается из-за воспоминаний. — Вот это были деньки.

Опираюсь на стопку коробок.

— Ты действительно скучаешь по жизни, не так ли?

— Конечно, — говорит он, качая головой. — Я бы сделал все что угодно, чтобы вернуть свою жизнь обратно, — добавляет он это с такой свирепой решимостью и смыслом, что я почти верю в то, что это возможно.

— Я думала наоборот несколько месяцев назад, — тихо говорю, рассматривая рукав своей толстовки. — Я бы ничего не сделала, чтобы вернуть свою жизнь обратно.

— Почему?

Я пожимаю плечами и не смотрю на него.

— У меня была депрессия. Да и до сих пор есть, — я слегка морщу нос и все же смотрю на него.— Хотя сейчас мне лучше.

— Как часто ты..., — он неловко кивает на мои руки, — резала себя?

Я непроизвольно тяну рукава вниз.

— Можем ли мы поговорить о чем-то другом?

— Но ведь ты сама подняла эту тему.

— Окей, а теперь давай забудем о ней.

Он улыбается из-за моего выражения лица.

— Могу ли я тебя спросить кое о чем? — спрашиваю и наклоняю голову в сторону.

— Только что ты спросила меня кое о чем.

Я закатываю глаза, а он усмехается, тем самым дразня меня.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Ладно, — говорит он, кивая. — Спрашивай.

— Ты когда-нибудь любил Аву? — смотрю вниз, разглядывая свои ноги.

— Аву? — он приподнимает брови.

Я киваю. Настала пауза и я смотрю на него.

— Нет, — наконец отвечает он. — Я бы никогда не смог полюбить Аву.

***

Понедельник. Звенит последний звонок и я вздыхаю с облегчением, ведь день подошел к концу. Собираю вещи и выхожу из кабинета биологии.. на свободу.

Пересекаю двор и иду к машине, когда кто-то хватает меня за руку, таща за здание.

— Какого черта? — я вырываю свою руку из схватки Авы.

Она стоит спиной ко мне, скрестив руки на груди. Ее светлые волосы идеально выпрямлены, глаза подведены черным карандашом, который помогает ее карим глазам выглядеть ярче. На губах, как обычно, вишнево-красная помада. Я стою и смотрю на нее.

— Что ты слышала? — она спрашивает меня, сразу переходя к делу.

Я регулирую ремень своей сумки, которая висит на моем плече.

— О чем ты говоришь?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, — бросает она.

Вдруг я понимаю: я слышала ее разговор с Максом в коридоре на прошлой неделе.

— Я ничего не слышала, — говорю ей.

— Чушь.

Нет смысла лгать ей, поэтому, я уж лучше расскажу правду. Может быть, мне удастся сделать так, что это пойдет мне на пользу.

— Я слышала, как вы говорили о Гарри, — отвечаю и копирую ее позу, скрещивая руки на груди.

Выражение ее лица не меняется.

— И? — решительно спрашивает она.

— Кто он?

Уголки ее губ чуть-чуть дергаются.

— И вообще, какая разница, что я там слышала? — спрашиваю и приподнимаю брови.

— Ты не должна была подслушивать личный разговор, — выплевывает она.

— Личный? — усмехаюсь я. — Вы стояли в пустом коридоре. Любой мог услышать.

— Возможно, — она смотрит на меня.

— Кто такой Гарри? — снова спрашиваю я.

Она пожимает плечами, ее взгляд полон презрения.

— Что-то мне подсказывает, что ты уже сама знаешь.

— И что, если знаю?

Она улыбается, но на ее лице не видно и капельки юмора.

— Послушай, я не знаю, кем ты себя возомнила, — насмехается Ава, — но я советую тебе следить за собой, потому что ходить и говорить про смерть Гарри Стайлса — плохой выбор.

— Почему это?

Ава сжимает челюсть.

— Это лишь пустая трата моего времени, — бросает она, избегая моего вопроса. Проходит мимо меня и выходит из-за здания, направляясь во двор.

Я следую за ней и останавливаюсь, стараясь найти ее. Вижу, как она идет к Максу: щеки ее пылают. Она выглядит так, будто пытается ему усердно что-то доказать. Он поворачивает свою голову и встречается взглядом со мной.

Ава продолжает что-то гневно ему рассказывать, но он даже не слушает этого. Потом, наконец-то, он отворачивается от меня, чтобы что-то сказать ей. Выражение его лица доволи-таки спокойное.

Теперь они оба смотрят на меня, а в голове эхом раздаются слова Гарри.

Все возможно.