Сойка-пересмешница - Пит Мелларк.

23. Когда грянет гром.

- Идею мне подала наша семейная книга растений, - говорит Китнисс Хеймитчу, который непонимающим взглядом окидывает бардак в моей гостиной. Сегодня утром привезли коробки с пергаментом, и мы с Китнисс перетащили все посылки ко мне в гостиную.

- И что вы собираетесь с этим делать? - интересуется Хеймитч.

- Мы заведём новую книгу, похожую на книгу растений, и запишем туда всё, что не можем доверить памяти, - объясняю я. Китнисс нетерпеливо кивает. Хеймитч вынимает из коробки кожаный чехол, в который можно вставлять листы, и изучает его.

- Ну, ладно. Удачи вам, - бормочет он и выходит из комнаты.

Мы с Китнисс переглядываемся, и на её губах появляется лёгкая улыбка.

- Старый ворчун. - Она протягивает мне бумагу. - Может, нарисуешь что-нибудь вроде титульного листа, - предлагает Китнисс.

- Давай. - Я беру лист и сажусь за стол. - Есть какие-нибудь соображения?

- Я доверяю тебе, - говорит Китнисс. - Уверена, у тебя и без меня получится что-нибудь стоящее.

Она садится напротив и склоняется над столом в поисках фотографий, которые Китнисс хочет добавить в книгу.

- У тебя есть фотографии твоей семьи?

Я отрываюсь от работы.

- Где-то должно быть фото Брэнника и Рая и, наверное, есть одна старая фотография со свадьбы родителей, - говорю я. - Но большинство из них было в пекарне, и все они сгорели.

Когда я думаю обо всём, что было уничтожено в огне, - вспоминаю об ужасной утрате, которую я в полной мере ощутил пару дней назад, побывав на том самом месте, и чувствую, как живот сводит от боли.

- Прости, - шепчет Китнисс. В её глазах я вижу ту же боль.

- Я уже говорил тебе, это не твоя вина. - Я тянусь через стол и беру Китнисс за руку. Большим пальцем глажу тыльную сторону её ладони. Китнисс накрывает мою руку своей и опускает взгляд.

Кроме того случая, когда я сидел на обломках пекарни, и Китнисс обнимала меня, мы почти не касались друг друга. Мы просто держались за руки - ничего больше. От её тёплого прикосновения бабочки порхают в животе. Я ещё могу вернуться к жизни. Зажить по-настоящему. С ней у меня это получится. Но я не уверен, чувствует ли Китнисс то же самое. Любит ли меня так, как прежде. И знает ли она, что я её люблю. Должно быть, она почувствовала мою ненависть, когда мы были в Тринадцатом. Я помню, как дрогнуло её лицо, когда я отпустил колкое замечание. Чувствует ли она, что я изменился, что я выздоровел? Что я наконец-то могу дышать: ведь она открыла мне глаза и помогла увидеть, что я упускаю?