И.Э. Бабель "Конармия"

НАЧАЛЬНИК КОНЗАПАСА

   На деревне стон стоит. Конница травит хлеб  и  меняет  лошадей.  Взамен
приставших кляч кавалеристы забирают рабочую скотину. Бранить тут  некого.
Без лошади нет армии.
   Но крестьянам не легче от этого сознания. Крестьяне неотступно толпятся
у здания штаба.
   Они тащат  на  веревках  упирающихся,  скользящих  от  слабости  одров.
Лишенные кормильцев, мужики, чувствуя в себе прилив  горькой  храбрости  и
зная, что храбрости ненадолго хватит, спешат безо всякой надежды надерзить
начальству, богу и своей жалкой доле.
   Начальник штаба Ж. в полной форме стоит на крыльце. Прикрыв воспаленные
веки, он с видимым вниманием слушает мужичьи жалобы. Но  внимание  его  не
более как прием. Как Всякий вышколенный  и  переутомившийся  работник,  он
умеет в пустые минуты существования полностью прекратить мозговую  работу.
В  эти  немногие  минуты  блаженного  бессмыслия  начальник  нашего  штаба
встряхивает изношенную машину.
   Так и на этот раз с мужиками.
   Под успокоительный аккомпанемент их бессвязного и  отчаянного  гула  Ж.
следит со стороны за той мягкой  толкотней  в  мозгу,  которая  предвещает
чистоту  и  энергию  мысли.  Дождавшись  нужного  перебоя,  он  ухватывает
последнюю мужичью слезу, начальственно огрызается и уходит к себе  в  штаб
работать.
   На этот раз и огрызнуться не пришлось. На огненном англоарабе подскакал
к крыльцу Дьяков, бывший цирковой атлет, а ныне начальник конского  запаса
- краснокожий, седоусый, в черном плаще и с  серебряными  лампасами  вдоль
красных шаровар.
   - Честным стервам игуменье благословенье! - прокричал он, осаживая коня
на карьере, и в то же мгновенье к нему  под  стремя  подвалилась  облезлая
лошаденка, одна из обмененных казаками.
   - Вон, товарищ начальник, - завопил мужик, хлопая себя по штанам, - вон
чего ваш брат дает нашему брату... Видал, чего дают? Хозяйствуй на ей...
   - А за этого коня, - раздельно и веско начал тогда Дьяков, -  за  этого
коня, почтенный друг, ты в полном своем праве получить  в  конском  запасе
пятнадцать тысяч рублей, а ежели этот конь был бы повеселее,  то  в  ефтим
случае ты получил бы, желанный  друг,  в  конском  запасе  двадцать  тысяч
рублей. Но, однако, что конь упал, - это  не  хвакт.  Ежели  конь  упал  и
подымается, то это - конь; ежели он, обратно сказать, не подымается, тогда
это не конь. Но, между прочим, эта справная кобылка у меня подымется...
   - О господи, мамуня же ты моя всемилостивая! - взмахнул руками мужик. -
Где ей, сироте, подняться... Она, сирота, подохнет...
   - Обижаешь коня,  кум,  -  с  глубоким  убеждением  ответил  Дьяков,  -
прямо-таки богохульствуешь, кум, - и он ловко снял с  седла  свое  статное
тело атлета. Расправляя прекрасные ноги, схваченные  в  коленях  ремешком,
пышный и ловкий, как на сцене, он двинулся к  издыхающему  животному.  Оно
уныло уставилось на Дьякова своим крутым глубоким глазом, слизнуло  с  его
малиновой ладони невидимое какое-то повеление, и  тотчас  же  обессиленная
лошадь почувствовала умелую силу, истекавшую от этого седого, цветущего  и
молодцеватого Ромео. Поводя  мордой  и  скользя  подламывающимися  ногами,
ощущая  нетерпеливое  и  властное  щекотание  хлыста  под  брюхом,   кляча
медленно, внимательно становилась на ноги.  И  вот  все  мы  увидели,  как
тонкая кисть в развевающемся рукаве потрепала грязную  гриву  и  хлыст  со
стоном прильнул к кровоточащим бокам. Дрожа всем телом,  кляча  стояла  на
своих на четырех и не сводила с Дьякова собачьих, боязливых,  влюбляющихся
глаз.
   - Значит, что конь, - сказал Дьяков мужику и  добавил  мягко:  -  а  ты
жалился, желанный друг...
   Бросив ординарцу  поводья,  начальник  конзапаса  взял  с  маху  четыре
ступеньки и, взметнув оперным плащом, исчез в здании штаба.