И.Э. Бабель "Конармия"

ЧЕСНИКИ

   Шестая дивизия скопилась в лесу, что у деревни Чесники, и ждала сигнала
к атаке. Но Павличенко, начдив шесть, поджидал вторую бригаду и  не  давал
сигнала. Тогда к начдиву подъехал Ворошилов. Он толкнул его мордой  лошади
в грудь и сказал:
   - Волыним, начдив шесть, волыним.
   - Вторая  бригада,  -  ответил  Павличенко  глухо,  -  согласно  вашего
приказания идет на рысях к месту происшествия.
   - Волыним, начдив шесть, волыним, - сказал Ворошилов и рванул  на  себе
ремни.
   Павличенко отступил от него на шаг.
   - Во имя совести, - закричал он и стал ломать сырые пальцы,  -  во  имя
совести, не торопить меня, товарищ Ворошилов...
   - Не торопить, - прошептал Клим Ворошилов, член Реввоенсовета, и закрыл
глаза. Он сидел на лошади, глаза его были прикрыты, он  молчал  и  шевелил
губами. Казак в лаптях и в котелке смотрел на него с недоумением. Скачущие
эскадроны шумели в лесу,  как  шумит  ветер,  и  ломали  ветви.  Ворошилов
расчесывал маузером гриву своей лошади.
   - Командарм, - закричал он, оборачиваясь к Буденному, -  скажи  войскам
напутственное слово. Вот он стоит на холмике, поляк, стоит, как  картинка,
и смеется над тобой...
   Поляки, в самом деле, были видны  в  бинокль.  Штаб  армии  вскочил  на
коней, и казаки стали стекаться к нему со всех сторон.
   Иван Акинфиев, бывший повозочный Ревтрибунала, проехал мимо  и  толкнул
меня стременем.
   - Ты в строю, Иван? - сказал я ему. - Ведь у тебя ребер нету...
   - Положил я на эти ребра... -  ответил  Акинфиев,  сидевший  на  лошади
бочком. - Дай послухать, что человек рассказывает.
   Он проехал вперед и притиснулся к Буденному в  упор.  Тот  вздрогнул  и
тихо сказал:
   - Ребята, - сказал Буденный, - у нас плохая  положения,  веселей  надо,
ребята...
   - Даешь Варшаву! - закричал казак в лаптях и в котелке, выкатил глаза и
рассек саблей воздух.
   - Даешь Варшаву! - закричал Ворошилов, поднял коня на дыбы и  влетел  в
середину эскадронов.
   - Бойцы и командиры! - сказал он со страстью. - В  Москве,  в  древней,
столице,  борется  небывалая  власть.  Рабоче-крестьянское  правительство,
первое в мире, приказывает вам, бойцы и командиры, атаковать неприятеля  и
привезти победу.
   - Сабли к бою... - отдаленно запел Павличенко за спиной  командарма,  и
вывороченные малиновые его  губы  с  пеной  заблестели  в  рядах.  Красный
казакин  начдива  был  оборван,  мясистое  его  лицо   искажено.   Клинком
неоценимой сабли он отдал честь Ворошилову.
   - Согласно долгу революционной присяги, - сказал начдив шесть, хрипя  и
озираясь, -  докладаю  Реввоенсовету  Первой  Конной:  вторая  непобедимая
кавбригада на рысях подходит к месту происшествия.
   - Делай, - ответил Ворошилов и махнул рукой. Он тронул повод,  Буденный
поехал с  ним  рядом.  Они  ехали  на  длинных  рыжих  кобылах,  рядом,  в
одинаковых кителях и в сияющих штанах, расшитых серебром. Бойцы, подвывая,
двигались за ними, и бледная сталь мерцала в сукровице осеннего солнца. Но
я не услышал единодушия в казацком вое, и, дожидаясь атаки, я ушел в  лес,
в глубь его, к стоянке питпункта.
   Там лежал в бреду раненый красноармеец,  и  Степка  Дуплищев,  вздорный
казачонок, чистил скребницей Урагана,  кровного  жеребца,  принадлежавшего
начдиву  и  происходившего  от  Люлюши,  ростовской  рекордистки.  Раненый
скороговоркой вспоминал о  Шуе,  о  нетели  и  каких-то  оческах  льна,  а
Дуплищев, заглушая его жалкое бормотанье, пел песню о  денщике  и  толстой
генеральше, пел все громче, взмахивал скребницей и  гладил  коня.  Но  его
прервала Сашка, опухшая Сашка,  дама  всех  эскадронов.  Она  подъехала  к
мальчику и прыгнула на землю.
   - Сделаемся, што ль? - сказала Сашка.
   - Отваливай, -  ответил  Дуплищев,  повернулся  к  ней  спиной  и  стал
заплетать ленточки в гриву Урагану.
   - Своему слову ты хозяин, Степка, -  сказала  тогда  Сашка,  -  или  ты
вакса?
   - Отваливай, - ответил Степка, - своему слову я хозяин.
   Он вплел все ленточки в гриву и вдруг закричал мне с отчаянием:
   - Вот, Кирилл Васильич, обратите маленькое внимание,  какое  надругание
она надо мной делает. Это цельный месяц я от нее вытерпляю несказанно што.
Куды ни повернусь - она тут, куды ни кинусь - она  загородка  путя  моего:
спусти ей жеребца да спусти ей жеребца. Ну, когда начдив  каждодневно  мне
наказывает: "К  тебе,  -  говорит,  -  Степка,  при  таком  жеребце  много
проситься будут, но не моги ты пускать его по четвертому году..."
   - Вас небось по пятнадцатому году  пускаешь,  -  пробормотала  Сашка  и
отвернулась. - По пятнадцатому небось, и ничего,  молчишь,  только  пузыри
пускаешь...
   Она отошла к своей кобыле, укрепила подпруги и изготовилась ехать.
   Шпоры на ее туфлях гремели, ажурные  чулки  были  забрызганы  грязью  и
убраны сеном, чудовищная грудь ее закидывалась за спину.
   - Целковый-то я привезла, - сказала Сашка в сторону и  поставила  туфлю
со шпорой в стремя. - Привезла, да вот отвозить надо.
   Женщина вынула два новеньких  полтинника,  поиграла  ими  на  ладони  и
спрятала опять за пазуху.
   - Сделаемся, што ль?  -  сказал  тогда  Дуплищев,  не  спуская  глаз  с
серебра, и повел жеребца.
   Сашка выбрала покатое место на полянке и поставила кобылу.
   - Ты один, видно, на земле с жеребцом ходишь, - сказала  она  Степке  и
стала направлять Урагана, - да только кобыленка у  меня  позиционная,  два
года не покрыта, - дай, думаю, хороших кровей добуду...
   Сашка справилась с жеребцом и потом отвела в сторонку свою лошадь.
   - Вот мы и с начинкой,  девочка,  -  прошептала  она,  поцеловала  свою
кобылу  в  лошадиные  пегие  мокрые  губы  с  нависшими  палочками  слюны,
потерлась о лошадиную морду и стала вслушиваться в шум, топавший по лесу.
   - Вторая бригада бежит, - сказала Сашка строго и обернулась ко  мне.  -
Ехать надо, Лютыч...
   - Бежит, не бежит, - закричал Дуплищев, а у него перехватило в горле, -
ставь, дьякон, деньги на кон...
   - С деньгами я вся тут, - пробормотала Сашка и вскочила на кобылу.
   Я бросился за ней, и мы двинулись галопом. Вопль Дуплищева раздался  за
нами и легкий стук выстрела.
   - Обратите маленькое внимание! - кричал казачонок и изо всех сил  бежал
по лесу.
   Ветер прыгал между ветвями, как обезумевший заяц, вторая бригада летела
сквозь галицийские дубы, безмятежная пыль канонады восходила  над  землей,
как над мирной хатой. И по знаку начдива мы пошли  в  атаку,  незабываемую
атаку при Чесниках.