Пепел и кости

XIV

Гарсия уверенно рычала, раскидывая в стороны дорожный щебень. Она неслась по неширокому шоссе сквозь бесконечные поля, поросшие высокой травой, оставляя после себя лишь клубы пыли. Мы ехали быстро, беззаботно и не задумывались ни о чём, кроме как о наслаждении и спокойствии. Мысли улетали куда-то вдаль вместе с пылью, вместе с уходящим днём и огромным диском солнца, проваливающегося за тёмную линию горизонта, за огромные поля и горы, тонувшие в далёких высоких облаках и тумане очень далеко от нас.
Ветер свистел в волосах, залезал под куртку и сметал все сомнения. И мы в тот момент были счастливы.
Эдгар вёл машину уверенно, со знанием дела. Он обращался с Гарсией очень осторожно, ласково, а когда он случайно слишком сильно давил на педаль газа и машина раскатисто подавала свой грозный рычащий голос, он нежно гладил её по приборной панели и приговаривал: «Тише... тише, моя милая».Поначалу мне это казалось странным, но теперь, спустя несколько месяцев работы с этим человеком, я начинал понимать, что любить можно всё, что угодно, от человека, до автомобиля. Наверное, для того, кто любит автомобиль, в голове создаётся навязчивая мысль о том, что у холодной машины, созданной из механизмов, есть душа и сердце. Любовь – это прекрасно, но иногда она переходит все границы. Со мной случилось так же.
Я вспоминал о ней с каким-то невообразимым трепетом, с тоской по ушедшим в небытие дням, с огромным наслаждением и тяжёлой болью. Вспоминая наши беседы у ревущего моря, горячий кофе и холодный чай поутру, чтение Гюго до поздней ночи в гостевой комнате, я испытывал странную тяжесть в груди. Тяжесть прошедших лет, подумал я. Но на самом деле это было всего лишь осознание того, что время идёт, неумолимо разрезает ткань пространства и оставляет позади себя шлейф грустных воспоминаний. Каждый человек рано или поздно приходит к этому. Он смотрит в окно и понимает, что времени остаётся не те уж и много, что эта жизнь не будет вечной, что о нём все скоро забудут, если он не сделает чего-то выдающегося. За окном неслась чья-то красивая, полная роскоши и соблазнов жизнь, в ней были беззаботные улыбки тех, кто никогда не задумывался о смерти и боли, были и лживые слова, и празднества, и прочие радости нашего времени. И в этот момент мне казалось, что я вышел из бесконечного и очень сильного потока времени, я находился вне его и мог лишь смотреть на то, как жизнь проплывала мимо, с издёвкой улыбаясь на прощание и показывая в последний раз тёплые ностальгические воспоминания, от которых горькие слёзы наворачивались на глаза.
Вот что это была за тяжесть в груди. И в тот миг, когда мы неслись по шоссе навстречу приключениям, это ощущение пропало и я не задумывался о своём прошлом: ни о ней, ни о любви, ни о друзьях – ни о чём.
– Я очень надеюсь, что моя Гарсия всех победит на выставке, – практически прокричал Эдгар, улыбаясь и пытаясь перекричать вой ветра.
– Если там будут дилетанты, то у нас всё обязательно получится, – прокричал в ответ я и практически не услышал собственного голоса. – А если нет, то у нас появится ценный опыт, который так нужен всем.
– Опыт – штука очень опасная в плохих руках. Мы, конечно же, не такие, но с ним всегда нужно быть настороже, – сказал Эдгар и на мгновение отвернулся, в сторону полей и огромного тёплого шара солнца, затем вновь посмотрел на меня, слегка щурясь, – Думаю, мы смогли бы использовать его по назначению.
– Германия в общем-то не смогла, а люди в ней смогли, – ухмыльнулся я. – Так вот всегда и бывает: зарабатываешь опыт, а когда пытаешься рассказать о нём всем, тебя запирают в тюрьме. Так было, как минимум, последних лет тридцать, не находите?
– Будь моя воля, я бы передал тебе мой горький опыт жизни, сынок, – Эдгар улыбнулся ровной белоснежной улыбкой. – Не совершишь тех ошибок, которые в твоём возрасте совершил я.
– Что вы сделали? – поинтересовался я.
На мгновение мужчина помрачнел, но затем вновь беззаботно посмотрел на меня. Я почувствовал, что что-то было не так.
– Я тебе расскажу. Позже, когда прибудем на место. А пока что тебе будет мало пользы от моей истории, – пожал плечами он. – Может, ты уже совершил мои ошибки и в моём опыте не нуждаешься, как думаешь?
– Знания всегда были нужны человеку.
– Они ему не нужны только тогда, когда ему говорят, что и как делать, – Эдгар на секунду сморщился будто увидел на дороге труп. – Посмотри на нашу страну, во что её превратили! Сплошная строевая ходьба да песни во славу фюреру! У всех тех, кто сейчас на войне и боготворит Гитлера, нет собственного мнения и принципов! Эти люди давно перестали быть людьми, они теперь стали машинами и лишь выполняют чужие приказы. А приказ чаще один, Оскар: «Умирай за свою страну».
– Мне говорили то же самое, когда я уходил на первую войну.
– Мне тоже, друг мой. Мне тоже.
– Значит ли это, что мы стали такими же, как и новое поколение? – задумался я. – Или мы всё же думаем по-другому?
– Если ты задаёшь себе такие вопросы, то однозначно у тебя есть разум, – ответил Эдгар. – Сейчас такие рассуждения вызывают чаще всего лишь отторжение и смерть. «Гитлеровская молодёжь» не привыкла думать, им это ни к чему. Но как только они видят где-нибудь искру вольнодумия, то тут же набрасываются, точно гиены на труп и забрасывают гестапо доносами. В наше время свободные от предрассудков и установок государства люди долго не живут, запомни это. И будь осторожнее с тем, что говоришь вслух.
– Я редко говорю вслух что-то из ряда вон выходящее, – ответил я. – Или, может, никому до меня просто нет дела и мои слова никому на этой планете не нужны.
– Знаешь, второй вариант был бы лучше. За тобой не будут охотиться, не будет мучительных погонь от «правосудия» и бессонных ночей в маленьких городах, в которых приходится прислушиваться к каждому подозрительному шороху.
– Откуда вы всё это знаете?
– У меня есть горький опыт, Оскар. Но о нём я тебе расскажу потом, когда прибудем в Браденхоф.
Я лишь кротко кивнул в ответ.