Пепел и кости

XIX

В руках я держал дневник загадочной Сандры. Эта потрёпанная временем книга, хранившая в себе целый мир, который я вероломно разрушил, теперь казалась мне всего лишь исписанным куском бумаги и ничем больше. В ней не было более чего-то особенного, и даже читать её мне было противно, тошно. Горечь и страх переполняли мой разум, а Сандра заставляла меня страдать ещё больше положенного. Я не знал, что делать с этим хранилищем странной, такой загадочной души. И потому единственным решением, пришедшим в голову, стало просто избавление себя от этого мерзкого предмета.
До вечера я был у Вероники. Мы продолжали пить и быть счастливыми, улыбались друг другу и говорили самые тёплые слова, на которые были способны и просто мечтали о новой жизни без проблем где-нибудь на берегах Атлантики, где не было войны и не было постоянных преследований. Америка звала нас своими просторами и свободой, но каждый из нас догадывался, что нам обоим не суждено туда попасть, ведь получить визу на въезд в страну – дело практически безнадёжное, тем более, в военное время. Поэтому мы подумали о Франции, где было не менее уютно и безопасно, хотя, может, мы ошибались. «Да в любой стране безопасно, где нет войны. Но во Франции тоже была война», – подумал вдруг я. Ах, если бы этих разрушений не было, если бы нам, обыкновенным людям, не пришлось отправляться на фронт и сражаться за то, чего не хотим. Каждый из нас уезжал, потому что ему сказали сделать это. На самом деле никто не хочет войны и никогда не хотел. А те, кто говорили, что хотят войны, просто страдали от недостатка острых ощущений. Адреналин в крови бушует на фронте как никогда прежде. А самое странное было то, что те, кто желал войны, на ней так ни разу и не были. Они спрятались в своих бункерах и оттуда следили за тем, как росли горы трупов, по которым шли наши новые враги – вся Европа шла на Германию. Но людям, готовым умереть за свою национал-социалистическую партию и своих «партайгенносе», было всё равно – агрессорами и тиранами были другие, не они.
В комнате царил полумрак опускающейся ночи. Небо невозмутимо плыло над нами, словно полупрозрачная вуаль, скрывающая от простых смертных красоты мира, скрытого далеко-далеко за звёздами и солнцем. Облака стояли на месте, закрывая собой только взошедшую полную луну, похожую на огромный прожектор, что бросал маленькую толику света на погасший мир.
Губы мои сжались, руки стиснули приятную на ощупь обложку. Казалось, я должен был выбросить эту книгу в мусорную корзину, но что-то мне мешало оставить её в стенах своего, пусть временного и разрушенного дома. Мой взгляд упал на открытое окно, через которое внутрь влетал свежий, очищающий от плохих мыслей ветер. Он словно зазывал меня прыгнуть за ним и полететь, словно птица в бескрайнее небо и больше никогда не опускаться на землю. Хотелось бы мне стать птицей, а не человеком. Птицы никому не желают зла, а вот люди... как раз-таки наоборот.
Тишина обрушилась на мир тяжёлым куполом. И я понял, что пора действовать, иначе эта книга прирастёт к моим дрожащим рукам, и мне придётся нести это бремя всю оставшуюся жизнь.
Я держал дневник Сандры К. над каменной пропастью, на дне которой блестели лужи после недавнего дневного дождя, назревавшего ещё утром. Теперь мы могли делать невозможное – смотреть в прекрасное небо, угрюмо таращась в холодную землю.
Пальцы разжались сами собой, и в ту секунду я даже ничего почувствовал. Не дрогнула рука, не сжалось болезненно сердце, не было ни единой слезинки сожаления – пустота внутри и снаружи. А дневник беззаботно летел вниз, в бездну, из которой ему уже не выбраться. Оставалось лишь надеятся, что кто-то да возьмёт на себя эту тяжёлую ношу, избавив от неё других. Дневник должен был либо найти своего хозяина, либо идти дальше по миру, неся свои странные и порой непонятные мысли. Я вдруг вспомнил о листке, что когда-то положил в нагрудный карман в пальто. В нём я сохранил лучшую запись из дневника, которую только смог найти, и собирался сохранить её навсегда: