VI

167 11 0
                                    

Мы вышли ещё на заре. Раскрыли дверь во внутренний двор и оказались на пустынной улице, на которой будто бы никогда не было жизни. Мы были словно первые поселенцы на развалинах чужой цивилизации, что сгинула в небытия под влиянием злого рока. Наши тела смотрелись здесь несуразно, может, странно, но я не чувствовал себя частью нового, основателем которого мне суждено было стать. Густав смотрел то на меня, то на хмурое небо, покрытое плотным, но светлым полотном облаков. Ветерок гнал их куда-то вдаль, через нас. Они смотрели на нас с презрением, зная, что никто из ныне живущих не умел летать, как они. «Мы лучше! Мы умеем летать!» – в неистовом злорадстве кричали облака и скрывались далеко за горизонтом. «Зато мы живём дольше, – отвечал им я, – нам есть, что вспомнить, а вся ваша жизнь – это одно сплошное разочарование и медленная смерть в разложении». Тогда они замолкали, давая понять, что проиграли очередную битву земным созданиям. Но стоит им превратится в свинец или камень, как наши победы обратятся в пыль.
– Зачем мы вышли так рано? – спросил я Густава. – Разве хоть что-то открыто в такое время?
– Я не знаю, – пожал плечами тот. – Вот пройдёмся, и узнаем. Маленькое приключение, так сказать. Разве не здорово?
– Не особо, – ответил я, ковыряя ботинком влажный асфальт, в котором отражались наши тусклые тощие тела. Мы были похожи на призраков. Призраков прошлого этого города. – Мы не знаем никого и ничего. Ты был здесь пятнадцать лет лет назад, а я – ни разу. И чего ты сейчас хочешь добиться?
– Может, мы заблудимся и найдём очень хорошее место, – мечтательно сказал Густав и бросил кроткий взгляд на нечто, накрытое брезентом на другой стороне двора. – Будь у нас машина, было бы, несомненно легче, но пока придётся справляться самим. Оно и к лучшему. Здоровее будем.
Я не выдержал и, достав из внутреннего кармана пальто маленький портсигар, подаренный ею, и закурил сигарету. Дым таял в воздухе, на губах оставался горький вкус сожжённого табака. Лёгкие молили о помощи, но я их не слушал, ровно как и меня не слушал мир, стремившийся разрушить все ценности и устои изнутри.
Густав удивлённо посмотрел на медленно тлеющую смерть в моих руках. Мои руки слегка дрожали, в нос бил тяжёлый запах сигаретного дыма.
– Зачем ты это делаешь? – спросил Густав.
– О чём ты? – ответил я, будто бы не понимая, что он имел в виду.
– Это, – юноша ткнул пальцем в уже почти наполовину дотлевшую смерть. – От неё ведь одни беды.
– Кому как, – расслабленно ответил я и выпустил облачко дыма во всё ещё прохладный воздух. – Тебе вот тоже много чего нравится, но я же тебе ничего не говорю.
– Мои предпочтения не убивают меня.
– Любые предпочтения убивают. Мы сами умираем. Всегда. Стоило нам родиться, как наша жизнь начала сокращаться. Сначала на час, потом на два. Затем день, месяц, год за годом. Мы не замечаем этого, но смерть уже практически за порогом. И какой смысл сдерживать себя, если мы и так все погибнем? Неужели весь смысл нашей жизни в том, что вечно держать себя в руках и не прикасаться к запретному?
– Но это убьёт тебя быстрее, чем сама жизнь, – полувопросительно подытожил Густав. – Ты хочешь жить в своё удовольствие, но сам же сокращаешь его. Как это понимать?
– Тут не надо ничего понимать. Это просто сигарета. Просто табак, завёрнутый в бумагу и заткнутый с одного конца фильтром, который сдерживает нас от ещё более быстрой смерти. Она тлеет, оставляет свой след.
– Это плохо. Наверное.
– Ты даже не уверен в своём суждении, – усмехнулся я. – Тогда как ты можешь мне что-то доказывать, если сам в это с трудом веришь?
– Я и не верю. Я говорю всё, как есть.
– Вот я уверен в том, что я говорю, – тихо сказал я и вплотную подошёл к Густаву. Его тело слегка напряглось. – А ты нет. Чувствуешь разницу? Мне плевать на то, что убиваю себя. Тебе плевать на то, что ты и так умираешь, даже в эту самую секунду. Не беспокойся по мелочам, Густав. Освободись от рамок, что сдерживают тебя. Я ведь вижу, что они тебя сжимают. Сними смирительную рубашку общественного порицания, будь собой. Не позволяй обществу манипулировать тобой.
– А что скажут люди? – не унимался Густав. – От них зависит вся наша дальнейшая жизнь. Мы приехали сюда никем, зачем требовать от них, чтобы они уважали наш нигилизм?
– Это не нигилизм. Это то, что кто-то называл раскрытием личности. Мы так раскрываемся. Даже ничего не умея, мы хоть как-то выделяемся.
– Приближая свою смерть напоказ?
– Именно так, друг мой, – я похлопал его по плечу и улыбнулся. – Идём, нас ждут великие дела. Там, где великая сила заставит нас работать! Там, где нас ждут места в машине системы!
– Не кричи так! – шикнул Густав. – Людей разбудишь.
– Система не терпит ранних подъёмов? Я всегда думал, наоборот.
– Не всё в этом мире работает на тебя.
– Ничто нигде не работает. Мы живём в сплошном хаосе, – продолжал я, сдерживаясь, чтобы не уйти в тёмные лабиринты переулков. – Хватит споров, Густав. Ты хотел осмотреть город. Вперёд! Навстречу далёкой смерти!

Пепел и костиМесто, где живут истории. Откройте их для себя