Пепел и кости

XVIII

Его могила была такая же, как и у всех на кладбище. Огромное пустое пространство с торчащими из холодной земли надгробными плитами утопало в утреннем тумане и поглощало собой все звуки этого странного мира. Не слышался больше шум машин, топот множества ног, громкий говор и рассеянный смех, не видно больше города вдали, он потонул во тьме, в рассветной мгле, в которой умирало абсолютно всё. Даже я умер в то утро. Все вокруг умерли, оставив после себя лишь сгнившие трупы и горы костей.
Ветер трепал высокое дерево, стоящее рядом с могилой. Оно сбрасывало свою листву от каждого порыва, и могила Эдгара вскоре начала покрываться сухими оторванными листьями. Где-то сверху начиналась нежданная гроза – в вышине изредка слышались отголоски разгневанной природы. А на кладбище, внизу, на земле в окружении промозглого дыма и мертвенной тишины угасших огней и умерших жизней, стоял абсолютный вакуум, чернеющая пустота, бездна, из которой не выбраться никому из нас. Существование заканчивалось под землёй, а это огромное ровное поле с могильными камнями ознаменовало собой природный морг.
Рядом со мной стояли Грег и Вероника. Они молчали, в их взглядах я видел лишь абсолютную беспросветную меланхолию начинающегося дня и тоску по тем светлым дням, что когда-то были у всех нас. Да, мы вспоминали о них с неким трепетом перед силой прошлого, которая была, наверное, безгранична и даже опасна в неумелых руках. Оно часто позволяло насладиться ушедшими моментами, позволяло вспомнить, что дальше будет лучше, что ещё не всё потеряно и многое можно вернуть на свои места и вновь начать жить, как прежде: с тёплой тоской поутру, с кружкой горячего кофе в руках, со взглядом в предрассветные сумерки, в которых можно разглядеть обнажённое плечо возлюбленной, томную улыбку и почувствовать запах духов, оставшихся ещё с вечера, проведённого за чтением любимых книг. Только жизнь нельзя вернуть – она навсегда остаётся закопана в промёрзлой земле.
– Он был, наверное, хорошим человеком, – горько и еле слышно вздохнул Грег, словно боясь что-то говорить. Молчание душило всех нас, хотелось так много сказать, но из горла вырывалась лишь пустота, а слова комом застревали в горле. Слёзы невольно наворачивались на глаза, и ноги подкашивались, становились ватными, отчего стоять иногда бывало очень непросто.
– Поверить не могу, что это случилось прямо у нас на глазах, – так же тихо сказала Вероника и аккуратно стёрла блестящую слёзу с щеки, оставившую после себя влажный след. Я не совсем понимал их горя, ведь они не знали Эдгара – это я должен был горько плакать и кричать изо всех сил, пока не надорву глотку и не потеряю голос навсегда. Я чувствовал, что мне нужно было что-то сказать, но молчал дольше всех, всё ещё забывая, что произошло и как это вообще случилось. Мне было нечего сказать, внутри не было нестерпимой грусти или жалости к умершему, нет, во мне лишь отдавалась эхом пустота, оставленная после огня самосожжения. Было нестерпимо больно, было ветрено и холодно, но грусти не было, и я впервые был не рад этому, потому что ощущал себя самым настоящим подонком. Наверное, Эдгар смотрел на меня с небес и думал, что мне даже его не жаль, что я просто стоял у могилы и молча буравил взглядом мраморную плиту с выгравированным именем и датами жизни и смерти.
В голове вновь пронеслись эти слова: