Джоанн Харрис - Персики для месье Кюре

Глава вторая

Среда, 25 августа

Всю ночь мне снились сны, один за другим, а на рассвете я проснулась, услышав, как тихонько щелкнула задвижка на входной двери. Спала я на диване в гостиной и тут же, спустив с него ноги, увидела у порога какую-то неясную тень — хрупкую фигурку, с головы до ног закутанную в черное, даже лицо было прикрыто платком.
— Алиса, это ты?
Я включила свет. Она так и стояла под дверью; из-под плотно повязанного хиджаба виднелись только глаза. Но это была не Алиса. Теперь-то я хорошо видела, что это еще совсем ребенок, девочка, куда более худенькая, чем Алиса, и ростом поменьше; черная одежда на ней оказалась вовсе не абайей, а каким-то чужим пальто, на несколько размеров больше, чем ей нужно.
— Господи, Дуа!
Она чуть повернулась, глядя прямо на меня. Ее маленькое бледное личико как-то странно застыло. И вдруг она сказала неожиданно взрослым голосом:
— Мне необходимо поговорить с Алисой.
Я встала и накинула халат.
— Конечно, сейчас. Что-нибудь случилось?
Она лишь молча глянула на меня. Это был тот самый взгляд, каким Анук лет с девяти одаривала меня в том случае, если я говорила или спрашивала что-нибудь особенно глупое — с ее точки зрения, разумеется. И я сказала:
— Хорошо, я ее разбужу.
Дуа проследовала за мной в маленькую спаленку Алисы. Оказалось, что Алиса уже проснулась и смотрит, как по стеклу бегут струи дождя. Увидев Дуа, она тут же вскочила, и они стремительно обменялись несколькими арабскими фразами, из которых я практически ничего не поняла, кроме слова джиддо; однако было ясно, что дело явно не терпит отлагательств. Собственно, говорила в основном Дуа, а Алиса внимательно ее слушала, время от времени вставляя то какое-то замечание, то вопрос. Потом она сказала мне:
— Я должна идти.
— Что случилось?
— Дедушка очень болен. Он хочет меня видеть.
Теперь я вспомнила, что в прошлый раз Фатима вскользь упомянула о болезни старого Маджуби, но я так спешила поскорее отыскать Инес, что почти не обратила внимания на ее слова. Вспомнила я и то, что у старика возникли какие-то разногласия с Саидом — а может, с Инес? — и он временно перебрался в дом Аль-Джерба. А также вспомнила единственную нашу встречу, когда мы так приятно побеседовали. Мне он тогда очень понравился — понравились его глаза мальчишки-проказника и озорные шутки. Какова бы ни была его болезнь, думала я, она навалилась на него как-то слишком быстро.
— Что с ним? — спросила я.
Алиса пожала плечами.
— Никто не знает. А он не говорит. И врачу показываться не желает. И есть ничего не хочет. Только читает свою книжку или весь день спит. Он просил, чтобы я пришла. И мне придется туда пойти. — И она, немного поколебавшись, попросила: — Пойдемте со мной, а? Пожалуйста!
Я улыбнулась.
— Конечно. Пойдем вместе. Только дай мне одеться.
Уже через пять минут мы вышли из дома; дождь по-прежнему молотил неторопливо и размеренно. Алиса опять надела хиджаб; скрытое его складками, лицо ее казалось совсем маленьким и каким-то угловатым. В Маро отчего-то сильно пахло морем; этот солоноватый запах, какой бывает при отливе, напомнил мне о морских бухтах и странствиях, о пляжах в рассветном полумраке, об отпечатках босых ног в черном иле у кромки воды, о детях, роющихся в песке в поисках раковин сердцевидок.
Танн за одну ночь подмыла берег и затопила дальний конец бульвара, где образовалось нечто вроде мелкого озерца, в котором отражалась мечеть с белым минаретом, напоминая некий мираж. Еще немного, думала я, и здешние дома тоже затопит; сперва зальет подвалы, а потом вода начнет подниматься и польется из прохудившихся канализационных труб, переполненных коллекторов и сточных канав, и дома один за другим станут погружаться в мерзкую жижу…
Увидев, что мы явились втроем, Фатима не сказала ни слова, лишь махнула рукой, чтоб поскорей входили в дом и снимали мокрую одежду и обувь; все это она быстро прибрала и проводила нас в гостиную. Там сидели Захра и Оми, одетые и полностью готовые к походу в мечеть; устроившись на подушках, они играли в какую-то игру, очень похожую на шашки. Майя, торчавшая возле матери на кухне, едва услышав, что мы пришли, тут же появилась на пороге. Никто, похоже, мне не удивился.
— Насколько все плохо? — спросила Алиса.
Оми покачала головой.
— Кто его знает? Он перебрался к нам пять дней назад. Сказал, что ему лучше пока пожить у нас. И с тех пор ни с кем почти не разговаривает, ничего не ест и даже в мечеть не ходит. Сидит и читает свою книгу да иногда в окно смотрит. Иной раз кажется, будто он всякую надежду утратил, когда Саид занял его место. Может, если ты с ним поговоришь, так он… — Оми пожала плечами. — Иншалла. Попробовать стоит.
Алиса некоторое время молчала. Она, казалось, что-то обдумывает, яростно отметая одну мысль за другой.
— Кто-нибудь еще знает, что я здесь? — спросила она.
Фатима положила руку ей на плечо.
— Я тебе клянусь: мы никому ничего не говорили. Но ты ведь знаешь: здесь ничего утаить нельзя. Люди говорят. Всякие догадки строят.
— А кто-нибудь из них сюда приходил? — спросила Алиса. — Соня? Мой отец? Карим?
— Нет. Саид вообще считает, что мы зря потакаем старику, и сказал, что навещать его никто не станет, пока он не согласится домой вернуться. — Фатима вздохнула и покачала головой. — Оба хороши, упрямые, как старые мулы! Ни один не уступит. Сейчас со стариком Медхи. Я уверена, старик обрадуется, когда вас обеих увидит.
Она повела нас наверх по узенькой лестнице. Комната старого Маджуби находилась в задней части дома, в мансарде, и окнами смотрела на реку. Одно-единственное, но довольно большое треугольное окно впускало достаточное количество света, хотя его несколько закрывали низкие деревянные отвесы крыши, побелевшие от старости и насквозь прогрызенные древесными жучками. Старый Маджуби сидел у окна; колени укрыты клетчатым пледом; лицо бледное, осунувшееся. Рядом на прикроватном столике лежал третий том «Отверженных», примерно посредине которого торчала закладка. Возле старика стоял мужчина — я догадалась, что это и есть Медхи, муж Фатимы, — седоволосый, с небольшим брюшком и добродушным лицом, которое сейчас выглядело весьма озабоченным.
Я осталась возле двери, а Алиса бросилась к деду и крепко обняла его за шею обеими руками. Потом она стала что-то тихо рассказывать ему по-арабски — страстно, настойчиво, чуть запинаясь. Конечно, я ничего не понимала, но видела, что лицо старика все больше оживает; всего несколько минут, и в нем как бы возродился призрак той яркой личности, с которой я познакомилась всего несколько дней назад.
— Алиса… — прошелестел он. И его глаза медленно повернулись ко мне. — И мадам Роше, не так ли? Та самая, что приносит персики на рамадан?
— Друзья зовут меня просто Вианн, — сказала я.
— Я перед вами в долгу. — Он поднял руку — это был странный, изысканный жест; казалось, мне дарует милость старый король. — Вы спасли мою маленькую Алису.
Я улыбнулась.
— Ну что вы, — сказала я, — это вовсе не я, а наш месье кюре; вот он действительно заслуживает благодарности.
Маджуби кивнул.
— Да, я так и понял. И вы, я надеюсь, передадите ему мою благодарность.
Алиса опустилась возле кресла старика на колени; весь пол в комнатке был застлан ковром. Рука Маджуби, болезненно желтоватая и казавшаяся бесформенной, как кусок плавника, покоилась на голове девушки; старик что-то тихо говорил ей по-арабски; я уловила только слово «зина», грех.
Алиса молча слушала его, потом тихо заплакала и прошептала:
— Я не хочу, чтобы ты умирал, джиддо. Ты должен показаться врачу.
Старый Маджуби покачал головой.
— Я не умру, обещаю тебе. По крайней мере, пока эта книга не будет дочитана до конца. А это, если ты помнишь, очень длинная книга, и вся написана по-французски, и шрифт в ней довольно мелкий, а глаза мои уже далеко не так остры, как прежде…
— Не шути, джиддо. Тебе надо внимательней относиться к своему здоровью. И хотя бы немного есть. И врача надо обязательно пригласить. Ты стольким людям здесь нужен!
Старый Маджуби вздохнул:
— Неужели?
— Конечно! Вы очень многим здесь нужны, — поддержала я Алису. — Хотя кое-кто, возможно, и не хотел бы в этом признаваться. Но как раз те люди, которые отказываются от вашей помощи, зачастую больше всех в ней и нуждаются.
Возможно, мне показалось, но после моих слов его старые глаза как будто вспыхнули ярче.
— Вы имеете в виду моего сына Саида?
Я пожала плечами.
— А вы что, думаете, он вполне готов к тому, чтобы занять ваше место и со всем справляться без вашей помощи и подсказки? Или вы как в той марокканской пословице? — Я процитировала: — «Если в полдень он скажет, что наступила ночь, то скажете ли вы: Смотри, вон звезды?»
Он оценивающе посмотрел на меня:
— А вы, мадам, пожалуй, нравились мне больше, когда всего лишь приносили персики.
Я процитировала еще одну пословицу:
— «Для мудреца достаточно кивка, а для глупца не хватит и пинка…»
Он трескуче рассмеялся.
— А вы знаете много наших поговорок, мадам! А такая вам известна: «Мудрой женщине всегда есть что сказать, но она чаще всего помалкивает»?
— Никогда не считала себя мудрой и никогда этого не утверждала, — сказала я. — Я всего лишь неплохо умею делать шоколадные конфеты.
Теперь уже он смотрел на меня прямо-таки сияющими глазами, которые тонули в густой паутине морщин.
— А ведь вы мне снились, мадам Роше, — сказал он. — Когда я пытался получить istikhaara. Мне снились вы, а потом она. Будьте осторожны. Держитесь подальше от воды.
Алиса, озабоченно на него глянув, сказала:
— Пожалуй, тебе лучше немного отдохнуть, де-душка.
Он улыбнулся, и взгляд его вновь стал серьезным.
— Видите, как она меня пилит, эта девочка? Альхумдуллила, я надеюсь, вы еще к нам зайдете? Но все же не забывайте того, что я вам сказал.
Теперь было видно, что старик действительно устал. Я положила руку Алисе на плечо.
— Пойдем. Пусть он немного отдохнет, если сможет. А ты, наверное, еще и завтра сумеешь его на-вестить.
Она посмотрела на меня.
— Ах, Вианн, вам не кажется…
— Мы обязательно придем завтра. Обещаю. А пока ему лучше немного поспать.
Алиса неохотно последовала за мной в гостиную, где Майя играла с Оми в «шашки», крепко прижимая к себе кота Хазрата.
— Ну что, теперь джиддо уже получше? — спросила она, задрав мордашку нам навстречу. — Мемти говорит, что джиддо слишком устал и не может со мной играть, а Оми всегда жульничает.
— Ничуть я не жульничаю, — возразила Оми. — Я очень старая, а значит, непогрешимая. — И она улыбнулась мне своей беззубой, словно смятой улыбкой. — Как там старик? Он с тобой поговорил?
— Немного.
— Это хорошо. Тебе следует еще его навестить. И принеси ему какую-нибудь свою шоколадку.
— Конечно, принесу, — кивнула я.
— Только особенно не откладывай.
Мы отправились домой — разумеется, под дождем, — и я спросила:
— Алиса, а что такое istikhaara?
Ее, похоже, удивил мой вопрос.
— Ну, это такой способ попросить у Аллаха совета и наставлений. Сперва мы молимся, потом ложимся спать, и во сне нам может явиться ответ на нашу мольбу. Только получается это далеко не всегда. Да сны зачастую и понять-то нелегко.
Как и карты, подумала я. Их лики — точно сосуды, в которых плотными слоями лежат различные значения. «Держитесь подальше от воды», — сказал старый Маджуби. Ну да, притча о быке и скорпионе…
Но почему старику снилась именно я? Какого совета у Бога он искал? А может, он всего лишь пытался предупредить меня, чтобы я держалась подальше от Инес Беншарки? Если это так, то он, пожалуй, запоздал со своим советом. Что, если этот скорпион уже успел меня ужалить?
— Алиса, почему ты тогда прыгнула в реку? — напрямик спросила я. — Из-за Люка Клермона?
Она вскинула на меня удивленные глаза:
— Из-за Люка?
Я улыбнулась.
— Дуа мне говорила, что вы с ним переписывались по Интернету, но ты постоянно боялась, что кто-нибудь в семье об этом узнает…
Алиса продолжала изумленно смотреть на меня, и в глазах ее отражалось полное непонимание:
— Из-за Люка?!
— Я знаю, что раньше вы часто вместе играли в футбол на площади. На мой взгляд, это абсолютно нормально. Да и твои родители раньше относились к этому совершенно иначе. И все в Маро тогда было иным. Но Люка я знаю достаточно давно. Характер у него независимый. Если он действительно тебя любит, то его не остановят никакие внутрисемейные разногласия; он воспротивится даже воле родителей, если они вздумают ему ее навязывать. Ты же не пожелала мириться с волей своей семьи. В общем, я думаю, все будет хорошо. Обещаю. А если и ты его любишь, разве может это кончиться плохо?
Я ожидала совсем иного проявления чувств. Думала, она заплачет или, может, наоборот, вздохнет с облегчением. Однако во взгляде ее по-прежнему читалось полное непонимание, а на лице отражалось не больше эмоций, чем на поверхности только что испеченного каравая хлеба. А потом Алиса вдруг рассмеялась — только смех был какой-то невеселый, нервный и звенел в воздухе, точно заряды шрапнели.
— Так вот что вы, оказывается, подумали! — еле сумела вымолвить она. — Значит, вы считаете, что я влюблена в Люка Клермона?
— А разве нет? — растерянно спросила я.
Она снова засмеялась и не ответила.
— Но тогда в кого, Алиса? — снова спросила я. — И почему это считается грехом?
— А я-то думала, вы способны проникнуть в суть вещей! — с презрением бросила она, и меня резануло, до какой степени она в это мгновение показалась мне похожей на Инес. В плотно обхватывающем голову хиджабе она казалась значительно старше своих семнадцати лет; ей можно было бы дать лет тридцать, а то и больше. — Я думала, вы не такая, как все. А на самом деле вы тоже ничего не понимаете. Да и никто здесь ничего не понимает!..
И Алиса вдруг заплакала — навзрыд, хватая ртом воздух; этот лающий плач был странно похож на ее только что отзвучавший нервный смех. Я хотела ее обнять, но она меня оттолкнула.
— Ну что ты, Алиса, что ты? — Я снова попыталась ее обнять, и на этот раз она не стала вырываться, но застыла в моих объятьях, как мертвая. — Прошу тебя, расскажи мне все, попробуй объяснить, что с тобой приключилось. Я, разумеется, далеко не все понимаю, но и судить тебя ни в коем случае не стану. Уж это-то я могу тебе пообещать.
Алиса довольно долго молчала, и я решила, что она мне так и не ответит. Мы стояли с ней, обнявшись, под проливным дождем и слушали шум стремительного потока Танн и вой ветра, упорно срывавшего листья с деревьев. Потом Алиса шевельнулась, глубоко вздохнула и, посмотрев мне прямо в глаза, промолвила:
— В одном вы правы: я действительно влюблена. Но не в Люка.
— А в кого?
Она вздохнула.
— А вы разве еще не догадались? Мне казалось, что вы давно уже это поняли. Ведь вы же его видели! Все здесь просто с ума по нему сходят. Соня, моя мать, Захра, Инес… — Она горько улыбнулась. — Я влюблена в Карима Беншарки.