Джоанн Харрис - Персики для месье Кюре

Глава девятая

Четверг, 26 августа

Солнце висело уже совсем низко над горизонтом — вот-вот зайдет, — так что пора было вести Майю домой. Я обещала, что мы с ней отнесем старому Маджуби немного персикового печенья. И я обещала проводить Алису — она хотела повидаться с дедом. В общем, мы сказали всей честной компании «до свидания», и Алиса опять повязала на голову хиджаб. Пока она прощалась, я обратила внимание на Анук и Жанно — их цвета горели как-то особенно ярко, точно обещая, что вскоре нам раскроется некая тайна. Затем мы приготовили гостинцы — коробку шоколада и коробку только что испеченного персикового печенья — и двинулись к дому Аль-Джерба.
Алиса шла молча. Анук тоже в основном помалкивала, то и дело проверяя свой мобильник. Майя и Розетт бежали впереди, на ходу играя в какую-то довольно шумную игру, в которой пресловутые Бам и Фокси играли, похоже, главную роль. Бама я видела вполне отчетливо, он неровными скачками передвигался по булыжной мостовой, не отставая от Розетт, а вот Фокси, похоже, еще только предстояло показать себя. Наверное, Майя уже могла его видеть. Интересно, а Розетт тоже? — подумала я.
Добравшись до домика с зелеными ставнями, мы постучались. Дверь открыла мать Майи. На ней был желтый хиджаб, джинсы и шелковая камиза. Ее хорошенькое личико просияло, когда она нас увидела.
Майя, разумеется, тут же завопила:
— Вианн печенье принесла! Мы его сами пекли! Я помогала!
Ясмина улыбнулась.
— Я очень рада, что вы зашли. Я как раз обед готовила. Входите же! — Она что-то быстро сказала Алисе, та кивнула и пошла наверх. — Пожалуйста, проходите, выпейте чаю. Моя мать и сестра тоже дома.
И она провела нас в гостиную, где Фатима, Захра и Оми сидели на разложенных на полу подушках. Захра, как всегда, была в бесформенной коричневой джеллабе; голова повязана хиджабом. Фатима что-то шила. Оми, едва я вошла, посмотрела на меня такими печальными глазами — хотя это было ей совершенно не свойственно и противоречило ее веселому проказливому нраву, — что у меня почти не осталось сомнений: старый Маджуби умер.
— Что случилось? — с тревогой спросила я.
Оми вздохнула, пожав плечами:
— Я так надеялась, что моя Дуа тоже у тебя!
— Нет, к сожалению. Ее у меня и не было, — покачала головой я.
— Ее мать с собой увезла, — сказала Фатима. — Карим места себе не находит.
— Правда? — удивилась я. — Вот уж не знала, что Карим и Дуа так близки.
Я не стала рассказывать о недавнем визите Карима в домик Арманды, но Захра, должно быть, услышала в моем голосе неприязнь и вопросительно подняла глаза. А Фатима, ничего не замечая, ответила:
— Карим очень привязан к Дуа.
Оми презрительно фыркнула и тут же прокомментировала:
— Ага! Потому-то он с ней никогда и не разговаривает! Он даже никогда на нее и не взглянет, если она вдруг в комнату зайдет! — Она с вызовом посмотрела на Фатиму. — Может, эта женщина и тебя обвела вокруг пальца? Да только она точно не та, за кого себя выдает!
— Оми, пожалуйста! — сказала Захра. — Неужели и без того мало сплетен?
Но Оми, не обращая на нее внимания, продолжила:
— Мне такие вещи хорошо известны. Я, может, и стара, но пока еще не слепа. И я вам вот что скажу: эта женщина наверняка первая жена Карима, а Дуа — их дочь!
Я поспешила вмешаться.
— Я тут кое-что вам принесла, — сказала я. — Домашнее печенье с персиковым джемом. Надеюсь, вы потом его попробуете, когда будет можно.
— Ну, я-то прямо сейчас одну штучку попробую, — заявила Оми.
— Оми, пожалуйста…
Я протянула Оми коробку. Она заглянула внутрь.
— Так, значит, это и есть твоя магия, Вианн? Пахнет, как полевые цветы в раю. — И, одарив Розетт своей черепашьей улыбкой, Оми спросила: — Ты тоже помогала маме это готовить, малышка?
— Мы все ей помогали, — сказала Анук. — А я с пяти лет помогаю ей делать шоколадки.
Улыбка Оми стала еще шире.
— Ну, если уж это не заставит старика сойти вниз…
— Он придет, — уверенно заявила Майя. — Я попросила моего джинна сделать его здоровым.
Оми изобразила глубочайшее удивление.
— Вот как? У тебя, оказывается, джинн есть?
Майя радостно закивала.
— Да, и он обещал выполнить три моих желания!
— У Розетт есть воображаемый дружок, — пояснила я, — и, по-моему, Майе тоже захотелось иметь такого.
— А, ясно, — сказала Оми. — И каково будет следующее твое желание? Дай-ка подумать. Может, ты захочешь, чтобы джинн превратил тебя в принцессу? Или сделал меня снова молодой? Или подарил волшебный ковер, сотканный из крошечных бабочек, чтобы ты могла лететь куда угодно, в любую страну, и тебе для этого даже паспорт не понадобился…
Майя строго посмотрела и сказала с упреком:
— Какие ты глупости говоришь, Оми!
Оми захихикала.
— До чего же хорошо, что ты у меня есть! Только ты и помогаешь мне сохранить здравомыслие!
Минут через десять, как бы вопреки пессимистическим предположениям Оми, в дверях гостиной показался Мохаммед Маджуби, несколько усохший, но аккуратно одетый, в белой джеллабе и шапочке топи. Рядом с ним стояла Алиса, и по ее ясным глазам было видно, что она испытывает огромное облегчение.
Увидев меня, Маджуби поклонился и сказал:
— Ассалааму алайкюм, мадам Роше. Спасибо, что снова привели ко мне Алису.
Он протянул к Алисе руку, и девочка бережно взяла ее и сжала в своих руках, а старик что-то тихо сказал ей по-арабски. Затем он обратился ко всем присутствующим в комнате — уже по-французски, хотя и с сильным южным акцентом:
— Вчера у нас с внучкой состоялся разговор, и она обещала мне подумать над тем, что я ей сказал. И вот сегодня, Альхамдуллила, мы вместе с ней решили вернуться домой. Жизнь слишком коротка, а время слишком драгоценно, чтобы тратить его на глупые ссоры. Завтра я поговорю со своим сыном. Что бы между нами ни случилось, я по-прежнему его отец. — На лице его мелькнула тень улыбки. — Ну а ты, моя маленькая Майя, — спросил он, — чем ты сегодня занималась?
— Мы сегодня печенье пекли! Волшебное! Чтобы ты выздоровел.
— Ясно. Волшебное печенье. — Улыбка старика стала еще светлее. — Только не рассказывай дяде Саиду. Вряд ли он это одобрит.
— Надеюсь, вы присоединитесь к нашему ифтару, — сказала Фатима, обращаясь к нам. — Угощенья у нас более чем достаточно, на всех хватит. Так что добро пожаловать.
И мы остались. Все расселись на ярких подушках — мужчины по одну сторону, женщины по другую. К нам присоединились и Медхи Аль-Джерба, и муж Ясмины Исмаил, очень похожий на своего старшего брата Саида, только без бороды и одетый по-европейски. Мохаммед прочел необходимые молитвы. Алиса совсем притихла, но выглядела вполне довольной. Я умилялась, глядя, как Майя учит Розетт правильно есть: «Смотри, Розетт, вот как мы это делаем! И, пожалуйста, сядь прямо, не вертись на подушке!» Кстати, Бам тут же следовал указаниям Майи и садился до смешного прямо, поблескивая в тени золотистой шерсткой.
Мы начали с фиников — в рамадан это традиционный способ выхода из поста. Затем последовала хурма и суп из розовых лепестков с crêpes mille trous, кускус с шафраном и жареный барашек со специями. На десерт подали миндаль, абрикосы, рахат-лукум с кокосовой стружкой, а под конец — принесенное нами печенье и шоколад.
Мохаммед Маджуби ел мало, но одно печенье с блюда, поднесенного Майей, все-таки взял.
— Ты должен съесть хотя бы одно, джиддо! Ведь мы с Розетт помогали Вианн его делать!
Он улыбнулся:
— Конечно, обязательно съем. Как я могу не съесть? Тем более если это печенье волшебное.
Зато Оми не ведала никаких колебаний. И отсутствие зубов ее не тревожило: сунув в рот шоколадку, она просто позволила ей растаять.
— Это гораздо вкуснее фиников, — сказала она.
— А ну-ка, дай мне еще!
Это, конечно, не настоящая магия, и все же любая еда, приготовленная с любовью, обладает истинно магическими свойствами. Все дружно нахваливали мои трюфели, да и печенье вскоре доели.
К концу ифтара Мохаммед выглядел совсем усталым и вскоре сказал, что, пожалуй, пойдет к себе и приляжет.
— Спокойной вам всем ночи, — сказал он. — Долгий был день. Но завтра будет еще один. — И он выразительно посмотрел на Алису.
— Но ведь еще совсем рано… — заныла Майя. — И ты обещал поиграть со мной в шашки…
— Между прочим, скоро полночь, — строго сказала Оми. — А магические шоколадки действуют только до полуночи. К тому же старые люди быстрее устают.
— Ты-то небось не устала! — запротестовала Майя.
— Ну, я вообще неколебима, как скала.
Майя слегка призадумалась, а потом объявила:
— Я знаю, нужно, чтобы наш котик вернулся. Хази сумеет заставить джиддо снова стать счастливым. Я попрошу моего джинна, пусть он разыщет Хази.
— Вот-вот, попроси, — улыбнулась Ясмина.
Пока Ясмина укладывала Майю спать, Захра решила приготовить мятный чай, и я тоже прошла на кухню, чтобы ей помочь. Остальные продолжали о чем-то беседовать в гостиной. Готовя чай, Захра сняла с головы платок, и я заметила, что она выглядит озабоченной, даже встревоженной.
— Вы все еще беспокоитесь об Инес?
Она пожала плечами.
— Если кто о ней и беспокоится, то только я одна.
— Вы думаете, с ней что-то случилось?
Она снова пожала плечами.
— Кто знает? Возможно, она просто устала от постоянных сплетен.
— А вы верите, что она первая жена Карима?
Захра решительно помотала головой.
— Я точно знаю, что она ему не жена.
Это прозвучало настолько уверенно, что я снова спросила:
— А в то, что она его сестра, вы верите?
Она посмотрела на меня.
— Я знаю, кто она. Но мне не следует говорить об этом.
Чай получился крепкий, душистый. Захра всегда кладет в него свежую мяту — две щедрые щепотки на украшенный красивым узором серебряный чайник, такой большой, что поднять его можно только двумя руками. Пар из носика чайника повис в воздухе благоухающим облачком, словно джинн из мультфильма об Аладдине.
Я вдруг вспомнила о том джинне, про которого все время говорит Майя. Интересно все же, видит ли она своего «дружка», как Анук и Розетт видят Пантуфля и Бама? Должна сказать, меня несколько удивляло то, что я до сих пор даже мельком не сумела его разглядеть. Порождения детского воображения обладают очень сильной энергетикой, да и я всегда отличалась повышенной восприимчивостью. Но сейчас, глядя на клубы душистого пара из чайника, я вдруг обнаружила, что вижу нечто совсем иное, похожее на морозные узоры на оконном стекле. Я придвинулась чуть ближе. И аромат мяты окутал нас обеих.
— Захра, пожалуйста, не волнуйтесь, — поспешила сказать я. — Я просто хочу помочь…
И я попыталась коснуться ее мыслей — очень деликатно, краешком сознания. Это порой дает возможность даже будущее увидеть, хотя чаще я вижу лишь неясные тени да чьи-то отражения.
Корзина алой земляники; пара желтых шлепанцев; браслет из черных гагатовых бусин; лицо какой-то женщины в зеркале. Чье это лицо? Видела ли я его раньше? Может, это лицо Женщины в Черном? Если да, то она просто красавица, гораздо красивей, чем нас пытаются убедить сплетники. И она молода; невероятно молода; в ее лице есть та бессознательная беспечность юности, когда человек попросту не верит, что и он когда-нибудь станет старым, или умрет, или ему придется отказаться от былых иллюзий.
Такое выражение лица у моей Анук. Такое когда-то было и у меня.
Я попыталась придать форму душистому пару, как бы причесать его пальцами. Этот запах, запах конца лета, был чистым и сладостно ностальгическим. Перед глазами у меня вдруг возникли гадальные карты моей матери: Королева Кубков, Рыцарь Кубков, Любовники, Башня…
Башня. Разрушенная ударом молнии, на карте она выглядит чересчур хрупкой, чтобы служить защитой. И шпиль на ней тонкий, как осколок стекла, и какой-то совершенно декоративный; и окон в ней нет. Кого — или что — она обозначает?
У нас, здесь, конечно, целых две башни. Колокольня Сен-Жером, приземистая, с белыми оштукатуренными стенами, прямоугольным основанием и толстеньким невысоким шпилем. И минарет; точнее, бывшая труба дымохода, ныне увенчанная серебряным полумесяцем. Какую же из них обозначает карточная Башня? Колокольню или минарет? В какую из них попала молния? Какая из двух выстоит, а какая упадет?
И я в третий раз попыталась что-то разглядеть в клубах пара. Аромат мяты стал сильнее. И я снова увидела Франсиса Рейно, задумчиво бредущего по берегу реки с рюкзаком на плече, ссутулившегося под ударами ветра и дождя. И еще что-то разглядела я у самых его ног; это был скорпион, черный, ядовитый. А он его поднял, и я подумала: если Инес — это скорпион, то, может быть, Рейно — тот бык, что согласился переправить скорпиона через реку? Но если все действительно так и есть, то их, скорее всего, уже поздно спасать, ибо они оба неизбежно утонут…
Я видела, с какой подозрительностью наблюдает за мной Захра. Наконец она не выдержала и спросила:
— Что это вы делаете?
— Пытаюсь хоть что-то понять, — сказала я. — Ваша подруга пропала. Мой друг тоже. И если вы что-нибудь о них знаете, это могло бы помочь…
— Я ничего не знаю, — сказала Захра. — Это война. И мне очень жаль, что вы оказались в ней замешаны.
Я удивленно на нее посмотрела:
— Какая еще война?
Она пожала плечами и снова повязала голову платком, скрыв под ним плясавшие цвета своей ауры.
— Война, которую нам никогда не выиграть; война между женщинами и мужчинами, между старыми и молодыми, между любовью и ненавистью, между Востоком и Западом, между терпимостью и традицией. Никто по-настоящему не хочет этой войны, однако она уже разразилась. И никто в этом не виноват. Но я бы, например, хотела, чтобы все сложилось иначе. — Она подняла тяжелый серебряный чайник и подала мне. — Вот, возьмите, пожалуйста. А я захвачу чашки.
— Захра, погодите. Если вы что-нибудь знаете…
Она покачала головой.
— Сейчас я должна вернуться в гостиную. Но мне очень жаль, что с вашим другом так вышло.