Джоанн Харрис - Персики для месье Кюре

Глава седьмая

Четверг, 26 августа

Когда мы добрались до старой шоколадной лавки, оказалось, что выглядит она совсем уж неприглядно: дверь забита кусками толстого пластика, как и окна, а также часть крыши, и возле двери прибит грубо сколоченный щит, на котором кое-как написано: «ОПАСНО! БЛИЗКО НЕ ПОДХОДИТЬ!» Зато внутри так и кипела работа. Мы обнаружили Люка Клермона, Жанно Дру, Анук, Розетт, Пилу и, что самое удивительное, Алису, а также Влада, лестницу-стремянку, несколько банок с краской, губки, валики, кисти и в довершение всего картонную коробку со щенками. Ребята успели уже покрасить в веселый желтый цвет весеннего первоцвета стены на кухне, на лестнице и там, где когда-то размещался сам магазин. На одной из стен я увидела незаконченную фреску, которая, впрочем, уже начинала обретать форму. Это было нечто в высшей степени абстрактное — весьма прихотливое сплетение линий, внутри которого как бы проступали очертания некоего животного. Данное произведение весьма напоминало картину, что висела у Жозефины в кафе, и его автором тоже явно был Пилу. Впрочем, остальные тоже работали весьма усердно и вдохновенно, хоть и обращались с краской несколько небрежно и ухитрились «украсить» не только себя и свою одежду, но и Влада, который участвовал в процессе с не меньшим энтузиазмом, хотя, возможно, и не столь продуктивно.
Когда нам удалось наконец проникнуть внутрь, «маляры», увидев нас, так и замерли, и только Влад радостно приветствовал нас громким лаем.
Первым пришел в себя Люк и попытался объяснить:
— Я хотел тут кое-что сделать. Просто немного помочь с ремонтом. И случайно наткнулся на них… — Он указал на Пилу и коробку со щенками. — Ну и подумал: раз уж они все равно тут, то вполне могут тоже принести пользу. В общем, я притащил сюда кое-какие припасы и еще кое-что… — Он помолчал, робко улыбаясь. — Но, похоже, все несколько вышло из-под контроля…
— Похоже, что так, — сказала я, тщетно пытаясь усмирить энтузиазм Влада.
Пилу тут же охотно признался, что Влад, пожалуй, действительно больше мешает, чем помогает. Хотя лично он, Пилу, не сомневается: главная задача настоящего сторожевого пса — это охрана участка и работающих на нем людей.
— Ну, мам, как тебе? Хорошо у нас получилось? — спросила Анук. Она стояла рядом с Жанно Дру, и оба они были буквально покрыты краской; желтые отпечатки ладоней украшали майку Жанно, и на физиономии Анук, точно посредине щеки, красовался такой же отпечаток. — Правда, мы неплохо поработали?
Я с трудом сумела отыскать нужные слова. Я была потрясена. Снова увидеть, как это место обретает былую яркость — пусть стены покрашены и не слишком умело, — как оно наполняется звуками настоящей жизни, веселым детским смехом, способным изгнать любые тени прошлого, любые слухи…
Злые духи, прочь, прочь отсюда! Я улыбнулась Анук:
— По-моему, очень хорошо!
Она с явным облегчением вздохнула и восклик-нула:
— Я так и знала, что тебе понравится! Люк нас случайно нашел, а я подумала: ничего страшного, если мы здесь все вместе поработаем.
Я с любопытством посмотрела на Алису. На ней была соломенная шляпа, защищавшая волосы от капель краски; казалось, она вместе с хиджабом сбросила с себя все свои тревоги и печали.
— Оказывается, без хиджаба меня никто и не замечает, — сказала она, заметив мой взгляд. — Я проходила мимо булочной Пуату, так в мою сторону никто даже не посмотрел.
— Мы сюда через пожарный выход влезли, — сказал Пилу. — Больше никто не знает, что мы тут. Вот только вы двое и Спутник…
— Спутник? — удивилась я.
— Ну да, мой кот, — сказал Пилу.
— Твой кто? — спросила Жозефина.
Пилу тут же улыбнулся ей своей чудесной летней улыбкой.
— Я его тут на днях поймал, он у щенков хотел еду украсть. И Кусака его цапнул.
— Ага. Ну, теперь ясно.
— А вы не хотите нам помочь? — спросил Пилу. — Мне, например, одному с этой фреской не справиться, а Розетт все время одних обезьян рисует. Причем на всем. А мы еще и до жилых комнат не добрались…
— Не сегодня, — сказала я. — Я ищу вашу подружку Дуа и ее мать.
Я объяснила им, что случилось. Как я и ожидала, никто со вчерашнего дня не видел ни Инес, ни ее дочь. И все-таки, почему Инес столь внезапно покинула Ланскне? И никому ничего не сказала? И где, интересно, наш месье кюре? Похоже, о нем тоже никто ничего не слышал.
Дети вновь с энтузиазмом принялись за покраску стен, и мы, оставив их, вернулись на площадь. Розетт решила присоединиться к Майе, и обе девочки радостно выбежали из бывшей лавки на солнышко. Там всех нас и увидел Пуату, который сидел возле церкви, задумчиво поглощая багет с сыром. Наше появление его, похоже, весьма удивило.
— А вы-то что здесь делаете? — спросил он. — Разве вы не знаете, что теперь тут хозяйка — та женщина в бурке?
— Так именно ее мы и разыскиваем.
Он неприязненно поморщился.
— Ну что ж, удачи вам. Только разве она теперь не в Маро живет?
— Да, в Маро. Но мне кажется, она куда-то уехала, — сказала я.
— Может быть. Я ведь тоже давно ее не видел. — Пуату вдруг оживился: — А что, если она с нашим месье кюре убежала? Знаете, он ведь тут работал на прошлой неделе. Решил расчистить помещение, которое сам же и угробил.
И Пуату громко рассмеялся, радуясь собственной шутке, хотя мы с Жозефиной даже не улыбнулись. Впрочем, мысль о том, что исчезновение Рейно может быть как-то связано с исчезновением судна Инес Беншарки, вовсе не показалась мне такой уж невероятной. В конце концов, ведь мы нашли его четки буквально в двух десятках шагов от причала. Так мог ли Рейно взять это судно или не мог?
Жозефина считала, что не мог.
— Я уверена, что его она взяла, та женщина. Возможно, ей удалось как-то починить мотор. А может, она просто направила судно вниз по реке. Или кому-то продала. Честно говоря, если и так, я особо горевать не стану. Особенно если теперь она больше тут не появится.
— Значит, Карим был прав. Она действительно исчезла! — донесся до нас чей-то голос.
Я обернулась. Зрелище было неожиданное и весьма неприятное: к нам через маленькую площадь приближалась Каро Клермон вместе со своим мужем Жоржем, который тащился позади с видом совершеннейшего барана, и отцом Анри Леметром, который одарил меня летучей и совершенно бессмысленной улыбкой, а Майю даже ласково потрепал по голове.
Майя мрачно на него глянула и заявила:
— Мой джинн тебя не любит!
Отец Анри, казалось, был озадачен, но ничего не ответил.
— Мой джинн живет в пещере, — продолжала Майя. — У него там крысы. И он обещал мне исполнить три желания.
Отец Анри широко — до нелепости! — улыбнулся и воскликнул:
— Какой оригинальный ребенок!
— Только жаль, что ей позволяют играть на улице без присмотра, — заметила Каролина, выразительно глянув на Розетт. — Если учесть, сколько неприятных событий произошло в Маро в последние дни, не стоит, на мой взгляд, разрешать детям бегать повсюду одним.
Розетт обозначила свое отношение к этим словам весьма характерным звуком — несколько неприличным, похожим на пуканье, — и в тот же миг острый, как стилет, каблучок Каро застрял между булыжниками. Она попыталась его вытащить, но каблук застрял намертво.
— Розетт! — сказала я.
Розетт с самым невинным видом посмотрела на меня и снова издала то же «пуканье». Каблук выскочил из щели так внезапно, что туфля, сорвавшись с ноги Каро, пролетела над всей площадью, и отец Анри бросился ее подбирать.
Майя и Розетт переглянулись и захихикали.
— Вы говорили с Каримом? — спросила я Каро. — Это он сказал вам, что его сестра покинула Маро?
Она кивнула.
— Он наш добрый друг. Очень милый человек; прогрессивный, вежливый и совершенно аполитичный в отличие от старого Маджуби. Ах, если б только все они могли быть такими!
— Не знала, что вы были с ним так близки, — заметила я. — Наверное, и с его сестрой тоже?
— С Инес? Нет! Если честно, лучше б она вообще к нему не приезжала.
Почти то же самое в самый первый раз мне сказала и Жозефина.
— Почему?
Каро поморщилась.
— Эта женщина — просто помеха для всех. У нее со всеми вражда. Карим так старался перетащить общину своих соотечественников в двадцать первый век! А какую поддержку он оказывал своей сестре — а ведь у этой особы характер отнюдь не самый уравновешенный — и ее несчастной дочке! Именно Карим первым догадался, что необходимо заменить старого Маджуби; именно благодаря Кариму спортзал стал тем, чем он является сегодня. До его появления это была просто бетонная коробка с несколькими беговыми дорожками, а теперь там настоящий светский клуб, место встречи, куда здоровые молодые люди приходят, чтобы совершенствовать свою физическую форму, а не пьянствовать. — И Каро, выразительно подняв брови, посмотрела на Жозефину. — Вот если б и у нашей молодежи было нечто подобное!
— Раньше они прекрасно играли все вместе, — сказала Жозефина. — Помнится, и ваш Люк с удовольствием играл в футбол с Алисой и Соней.
Каро презрительно фыркнула:
— Вы же совсем не понимаете, каковы их культурные традиции! С их точки зрения, совершенно недопустимо, чтобы мальчики и девочки играли вместе. Это идет вразрез с их правилами и привычками и может привести к самым различным неприятностям. — Она одарила Жозефину своей леденяще-сладостной, точно сахарная глазурь, улыбкой и сказала: — Уж вам-то следовало бы иметь это в виду.
— Почему именно мне? — тихо спросила Жозе-фина.
— Ну, это же ваш мальчик дружит с дочерью Инес Беншарки. А поскольку всем известно, что происходит, когда дети представителей столь различных культур играют вместе… — Каро вдруг умолкла, пытаясь скрыть раздражение, и мне показалось, что в эту минуту она вспомнила, что и ее Люк… — Я, собственно, хотела сказать, что нам следует быть более толерантными, более восприимчивыми. — И, завершив свою речь, Каро остро глянула на Жоржа, так и не произнесшего ни слова. — Некоторые люди оказываются просто несовместимыми с таким типом сообщества, какое сложилось у нас.
— Вы имеете в виду Инес? — спросила я. — Или, может, Алису Маджуби?
Каро так и подобралась.
— Очевидно, вам об этом известно больше, чем мне! — бросила она и, повернувшись к отцу Анри, сказала: — Идемте, отец. У нас еще очень много всяких дел.
И Каро в сопровождении своей свиты гордо проследовала к церкви, где в отсутствие Рейно спешно убирали старинные скамьи для моленья, заменяя их более практичными пластиковыми стульями. А вскоре там должны были установить и большие видеоэкраны, которым предстояло возвестить вступление церкви Святого Иеронима в двадцать первый век.