Mental breakdown

Кожа к коже

  Юнги приходит в университет только к третьей паре. Он вообще бы не пришёл, но сидеть в этом золотом замке никакого терпения не хватит. Омега с утра обошёл весь особняк по несколько раз, посидел и покурил в каждой беседке во дворе, и, чуть ли не завыв от одиночества, решил собраться и вернуться в университет.

Юнги стоит, прислонившись к шкафчикам в коридоре храма науки, продолжает со скучающим видом принимать поздравления от студентов, стремящихся хотя бы просто попасть в поле зрения короля, и посасывает через толстую трубочку карамельный макиато. Он поправляет тонкими и длинными пальцами чёлку и, снисходительно улыбнувшись знакомым, в окружении своих прислужников двигается в сторону аудитории.

— Пак Чимин! — резко восклицает Юнги и замирает посередине коридора. — Как же я рад тебя видеть!

Мин широко улыбается, театрально взмахивает своими руками и идёт к замершему у стены омеге.

— Солнце моё, ты почему не пришёл на мою свадьбу? — обиженно говорит Юнги и останавливается напротив парня. — Ах да, я же тебя не приглашал. Знаешь, почему? — закатывает глаза Мин.

— Пропусти, — шипит Чимин, но Юнги не двигается.

— Потому что ты — отброс, — по словам выговаривает Мин и резко умолкает. Он приближается к парню вплотную, водит носом по его щеке и внюхивается. Юнги запахи плохо отличает, но этот он наизусть знает.

Чимин перестаёт дышать и двигаться, звук от ударов собственного сердца вот-вот разорвёт барабанные перепонки. Юнги зарывается носом в его шею, и Пак резко его отталкивает. Чимин сразу чувствует опасность, пусть от Юнги ничего другого ждать и не приходится. Юнги продолжает ошарашенно смотреть на омегу и пытается собрать воедино бросившиеся врассыпную мысли. Чимин точно пахнет самым родным и близким запахом.

— Не может быть, — с трудом выговаривает Юнги, больше пытаясь убедить себя, а не собравшихся вокруг них парней или даже Чимина.

Чимин понимает, что проебался, и пока ему за это не досталось, надо уносить ноги. Потом, заперевшись у себя дома, он обо всём подумает и что-нибудь решит. Главное — сейчас сбежать. Он с силой толкает Юнги в грудь и, пока его рабы не очухались, бежит в сторону лестниц на первый этаж.

— Пак Чимин пахнет моим братом, — не веря, смотрит на своих друзей Юнги. — Или я просто скучаю по Намджуну. Скорее всего, второе, потому что иначе и быть не может.

Юнги отмахивается от ужасных мыслей и быстрыми шагами идёт в туалет покурить.

— Я как раз хотел тебе сказать, — догоняет его таскающий ему кофе омега. — Я кое-что видел.

— Ну, ты же не слепой, ты много чего должен видеть, — раздражённо говорит Юнги, у которого нет терпения никого сейчас слушать.

— Я насчёт Чимина, — заикаясь, продолжает парень. — Я видел, что утром он приехал в универ на ягуаре твоего брата.

— Врёшь, сука, — Юнги хватает омегу за горло и с силой прикладывает его затылком о стену.

— Честное слово, — начинает хныкать парень. — Другие парни тоже видели. Я бы не обманул тебя.

Юнги разжимает пальцы и, плюнув на идею покурить, идёт вниз. Сегодня никаких занятий. Направляясь к машине, он подряд набирает Намджуна, но альфа не отвечает. Юнги со злостью убирает телефон в карман и приказывает шофёру отвезти его в особняк. Такой разговор по телефону не ведут, омега ведь тогда столько пропустит — он очень хочет посмотреть на выражение лица брата и вообще послушать от первоисточника, почему он водится с долбанным Пак Чимином. Это не ревность. Точно не она.

У Юнги к Намджуну любовь. Но это не та любовь, про которую пишут романы и снимают фильмы. Это любовь как к брату, другу, близкому человеку. Да, они были любовниками, но оба всегда знали, что это временное явление и что когда-то они расстанутся или волею судьбы, или же сами просто наиграются, и всё закончат. Намджун — единственный человек в клане, кто защищал Юнги, кто помогал ему в трудные моменты и вытаскивал из всех передряг, при этом не докладывая родителям. Юнги Намджуна любит, но не настолько, чтобы ревновать его, и не настолько, чтобы прощать ему связь со школьным лузером. Омега отказывается верить, что Ким мог опуститься так низко и, более того, скрывал от него такое. Он даже думает, что брат просто решил благотворительностью заняться и взять под крыло бедных и несчастных. Но, блять, Чимин пахнет им, пахнет так ярко, как пахнут после близости, а знакомые всё подтвердили. Зачем им врать про то, что Чимин вышел из машины Намджуна.

Юнги заходит в спальню и, отшвырнув на пол пиджак, валится на кровать. Намджун должен объясниться. Лежать не помогает, мысли и догадки сжирают омегу изнутри — хочется наконец-то получить ответы на свои вопросы. Он не находит себе место — мечется по дому, продолжает безуспешно писать Намджуну и всё пытается убедить себя, что это неправда.

«Нам надо срочно поговорить», — пишет Мин брату и, отослав, снова валится на диван. Телефон оповещает о входящем сообщении десять минут спустя:

«Я за городом, приеду поздно, потом поговорим».

Юнги, поняв, что придётся ещё долго пробыть в неведение, отбрасывает телефон на столик и решает запастись терпением. Желудок напоминает о голоде к семи вечера, и Юнги, запретив прислуге накрывать на стол, идёт на кухню за бутербродом. Потом он коротко общается с Тэхёном и, включив сериал, заваливается на кровать. Юнги никто не ищет, и омега уже засыпает, когда телефон рядом вибрирует, оповещая о сообщении от Намджуна.

«Так о чём ты хотел поговорить?»

«Где ты?»

«Дома»

«Ты можешь приехать?»

«В особняк?»

«Да»

«Нет, приезжай ты»

«Он мне не разрешает»

Юнги видит, как моментально перезванивает брат, и отвечает на звонок.

— Ты шутишь? — озабоченно спрашивает его Ким.

— Нет, — расстроенно говорит Мин. — Он запрещает мне видеться с семьёй.

— Тебе можно что-то запретить? — смеётся Намджун на том конце трубки. — Не думал, что найдётся тот, кто будет тобой так управлять.

— Не издевайся.

— Никто не имеет права запрещать тебе видеться с семьёй. И вообще, твой любимый муженёк за городом, там же, где был и я. Мы решали один вопрос с контейнерами, и они их сейчас размещают.

— Я всё равно... — Юнги осекается, не хочется говорить слова «боюсь». — Почему бы тебе не приехать?

— Я могу приехать, только подожди часок, и я буду.

— Вот и отлично, хотя... — Юнги задумывается. — Лучше мне приехать всё-таки. Тебя, наверное, даже во двор особняка не пустят. Вчера он запретил охране впускать кого-либо без его ведома.

— А как ты приедешь, учитывая, что тебя возит его шофёр?

— Я разберусь. Жди.

Юнги сбрасывает звонок и, схватив кожанку, бежит вниз. Он приказывает шофёру отвезти его в кофейню в центре, а потом, выйдя через заднюю дверь, берёт такси.

Намджун только из душа, он в одних спортивных штанах и сушит полотенцем волосы. Он пропускает омегу на кухню, натягивает на себя футболку и, прихватив бутылку любимого Мином Просекко из бара, идёт к нему.

— Так в чём дело? — альфа заполняет высокий бокал желтоватой игристой жидкостью и двигает к Юнги.

— Скажи мне правду, пожалуйста, — омега отпивает пару глотков для смелости и смотрит на брата. — Ты спишь с Пак Чимином?

— Это и есть твоё срочное дело? — Намджун откидывается на спинку стула и вертит в руке открывалку.

— Ким Намджун! — восклицает Мин и даже бьёт ладонью по столу. — Так, значит, это правда? Значит, ты и вправду спишь с Чимином?

— Успокойся, — усмехается альфа. — Не закатывай истерику. Я не понимаю, с какого перепугу тебя должно интересовать то, с кем я сплю. Скажи ещё, что ревнуешь.

— Ревную? — нервно смеётся Юнги. — Нет, блять, просто Чимин — мой враг. Ты бы мог выбрать любого!

— Ты сам сделал его врагом, а он — очаровательный омега.

— Не смей! Это омерзительно! — Юнги смахивает бокал со стола на пол и встаёт на ноги. — Ты мне назло это делаешь? — вдруг задумавшись, тихо спрашивает он и вызывает громкий смех у альфы.

— Малыш, ты слишком большого мнения о себе.

— Тогда почему ты встречаешься с тем, у кого даже нет самоуважения?! И насколько это серьёзно? — Юнги распирает от злости, хочется въехать Намджуну прямо между глаз.

— Он мне нравится. Очень.

— Ты ещё женись на нём! — фыркает омега.

— Всё может быть, — пожимает плечами альфа.

— Ты с ума сошёл? — чуть не кричит Мин. — Ты введёшь в нашу семью человека, над которым я издевался? Как ты вообще можешь такую мысль допустить? И как давно? Неужели вы вместе с тех пор ещё, когда мы с тобой спали? Вы вдвоём выставляли меня идиотом, а потом смеялись за моей спиной? Всё так было? — давится возмущением Юнги.

— Не сходи с ума, — холодно говорит Ким. — Я абсолютно свободный альфа и могу встречаться с кем хочу, и раз уж ты теперь в курсе, будь добр, убери от него свои руки и найди себе новую жертву.

— Чувствую себя идиотом, — треснуто говорит Юнги и идёт в коридор.

— Ну перестань, — альфа идёт за ним. — Чего ты дуешься?

— Значит, Чимин совсем не тот, за кого себя выдаёт, — усмехается Мин, прислонившись к входной двери. — У него такой богатый любовник, а он так же ходит в тряпье.

— Потому что ты омерзительно себя с ним ведёшь.

— Так почему ты его не защищал, почему позволял мне гнобить его?

— Я же говорю, я только с ним познакомился.

— Но как? Где? Он не бывает там, где можешь быть ты. Он нищий, он себе на кусок хлеба еле достаёт, — растерянно продолжает Мин.

— Он давно не нищий, — цокает языком Намджун. — Просто побаивается твоего злого язычка и ведёт себя скромно. Тебе бы стоило поучиться.

— Значит, это был настоящий браслет от Картье? — Юнги сам не понимает, почему он прицепился к тому браслету, но забыть его не может, хотя у омеги два таких браслета в разном исполнении. Это не ревность, это чувство собственничества — делиться братом оказалось тяжело, хотя, может, тяжело делиться им именно с Чимином. Пока омега сам своих эмоций не понимает.

— Я не дарил ему Картье, пока, но думаю, что он был настоящий.

— А кто тогда дарил? — не унимается Юнги.

— Тебе надо идти, пока злой дракон не вернулся в город, — резко суетится Намджун и тянется к пиджаку на стене. — Я провожу.

Юнги настолько ушёл в себя и свои мысли, что не замечает, как они спускаются вниз, и, только оказавшись на прохладном ночном воздухе, ёжится и вновь возвращает внимание к брату.

— Ты прав, — говорит ему Мин. — Я не имею права лезть в твою личную жизнь и его трогать тоже не буду. Но ты должен понять, что родители тебе не разрешат официально оформлять отношения с ним. Посмотри на меня, — треснуто улыбается омега. — Мы всего лишь разменные монеты в их игре.

— Не сравнивай меня с собой, — холодно говорит Ким. — И вообще, думай лучше о своей новой семье и доме. У тебя своих дел и забот хватает.

Альфа притягивает омегу к себе и обнимает. Юнги кладёт голову на его грудь и пару секунд стоит так в тишине ночи, слушает размеренное биение любимого сердца.

— Успокоился? — спрашивает его Ким и жмурится от осветившего двор света ярких фар. Юнги даже поворачиваться к остановившейся позади машине не надо, чтобы понять кто это. Так рычит только авентадор Чонгука.

— Вот же блять, — сквозь зубы цедит Ким и обходит так и застывшего спиной к автомобилю омегу. Мин слышит характерный звук поднимающейся дверцы и шаги по асфальту, но всё равно не оборачивается, даже не шевелится. Пока он не вернёт на место свою маску, не возьмёт себя в руки и не выровняет дыханье — в глаза этого зверя лучше не смотреть.

— Я бы сказал, какая неожиданная встреча, но, к сожалению, она была ожидаема, — Чонгук, вроде, говорит спокойно, но у Юнги от одного его голоса спазмы скручивают желудок.

— И я рад тебя видеть. Снова, — усмехается Ким. — Потерял кого-то?

— Скорее, этот кто-то сбежал.

Юнги набирает в лёгкие побольше воздуха и, нацепив свою коронную во весь рот улыбку, поворачивается к альфе.

— Любимый... — начинает было омега, но его грубо перебивают.

— В машину.

Два слова, а от тона, которым они были произнесены, хочется самому себе барабанные перепонки порвать, лишь бы больше этого вымораживающего нутро голоса не слышать. Юнги, не чувствуя своих ног, покорно идёт к авентадору и еле сдерживается, чтобы не повиснуть на шее брата и не молить его о спасении. Интересно, а Намджун бы спас? Юнги хочет думать, что да.

Он опускается на кожаное сиденье и следит за одетым в чёрные брюки и закатанную до локтей серую рубашку альфой, и отсчитывает в уме, сколько минут ему осталось жить. Чонгук заканчивает разговаривать с Намджуном и идёт к машине. Ким скрывается в подъезде, и Юнги внезапно понимает, что остался один на один с севшим за руль своим личным кошмаром. Чонгук молча заводит мотор и медленно выезжает со двора. Омега вжимается в сиденье в надежде с ним слиться и нервно теребит подол футболки. Воздух в салоне автомобиля наэлектризован настолько, что чиркни спичкой — и всё взлетит к чертям. Юнги идея сгореть в пожаре не кажется такой ужасной, как тот факт, что у сжимающего длинными пальцами руль альфы рядом с ним на открытых руках вены вздуваются. Юнги тайком поглядывает на него и всё думает, когда рванёт, когда он слетит с катушек и прямо здесь же порвёт его на куски, а он точно порвёт. Юнги даже дышать тяжело в этом вакууме, наполненном чужой агрессией, он её кожей чувствует, ёжится, всё смелости набирается первое слово сказать, но все слова огромным комом застревают в горле — не выплюнуть, не проглотить.

Намджун слово сдержал. Вечером все контейнеры были перепрятаны в пригороде на птицеводческой ферме. Чонгук сразу от туда поехал в особняк с мыслью поиграть со своим новым увлечением — позлить его, послушать его маты и, вообще, увидеть. Альфа стал ловить себя на мысли, что скучает по Юнги, поэтому весь день, делая дела, думал о вечере и предвкушал. Вот только в особняке Юнги не оказалось, а шофёр, которого набрал Чон, заявил, что стоит перед кофейней и ждёт, когда омега выйдет. Чонгук сразу понял, что из кофейни никто не выйдет. Он сделал пару звонков, и, пока человек в доме Инсу пошёл узнавать приехал ли Юнги к брату или нет, Чонгук всё просил высшие силы, чтобы омега был у Тэхёна. Третий вариант проверять вообще не хотелось. Одна мысль, что он может находится рядом с Намджуном, доводит Чонгука до белого каления. Кажется, ранее ничто в этом мире так сильно не выбешивало альфу, как связь этих долбанных братьев. Услышав отрицательный ответ из особняка, Чонгук решил не звонить Юнги, а поехать к Намджуну, и, если омега там, убить обоих.

Чонгук не знает, как он долетел до здания, где живёт Намджун. Всю дорогу он нервно сжимал руль и поглядывал на лежащую рядом трость, потом уговаривал себя, что это слишком, а в конце, вообще, отшвырнул её на заднее сиденье, потому что соблазн познакомить её лезвие с тонкой шеей кое-кого только растёт. И вот сейчас он сидит рядом, а в Чонгуке один за другим нервы оголяются, каждый сосуд колючей проволокой оплетён, с каждым вдохом эти шипы в плоть впиваются и ядом злости кровь отравляют.

— Чонгук, — еле слышно доносится справа, и альфа еле сдерживается, чтобы не схватить его за белоснежные волосы и красивым лицом о бардачок не приложить.

Какой нахуй «Чонгук», насколько нужно быть безмозглым и тупым, чтобы не понимать с первого раза. Неужели Чонгук настолько дал слабину, что позволяет какому-то зелёному пацану вести себя так, как тот хочет, позволяет унижать себя и выставлять в глупом свете перед своими же людьми. Но даже на гордость сейчас плевать, плевать на всё, но не на ревность. Она въелась под кожу, расползается внутри, сеет темноту. Опять играет с его терпением, его выдержкой, шепчет своими тонкими высохшими губами прямо в ухо, спрашивает, чем мог Юнги заниматься в квартире брата.

Чонгук сильнее на газ давит, старается не слушать, не видеть эти картинки, подбрасываемые воспалённым сознанием, которое насквозь пропитано этим мальчишкой. Потому что терпение на пределе, тут никакой выдержки не хватит, Чонгук делиться не привык, а привязываться вообще не умеет, а сейчас сидит меж двух огней и не знает, что делать.

За такое, как минимум, без конечностей оставить надо бы, но он уже знает, что не сможет. Да, Юнги его ослушался и будет это делать ещё не раз, альфа не сомневается, но при этом, несмотря на всю эту сжирающую его ярость, он даже мысли допустить о том, что свернёт ему шею, не может. Он лично похоронил, как он думал, свою первую любовь на дне каньона, он не сомневался тогда, не переживал после. Он ведь мог убить альфу, а омегу сделать своей личной шлюхой, заставить глотать свою собственную кровь, но держать при себе. Но Чонгук об этом и не задумывался — тот омега его предал, сбежал с другим, и казнь была самым правильным решением. А на этого даже руку поднять не выходит. И бесится сейчас Чонгук не на него, а на себя. Он сам довёл до того, что Юнги думает, что ему всё можно, и он сам должен это исправить.

— Чонгук, — Юнги себя с трудом в руках держит, но предательски дрожащий голос выдаёт его с головой.

— Не хочу портить салон автомобиля твоей грязной прогнившей кровью, так что, будь добр, заткнись, — цедит сквозь зубы альфа, и Юнги затихает.

Омега прислоняется головой к стеклу и наблюдает за вступившей в свои права ночью за окном. Ламборгини выезжает на почти пустой мост, и Юнги уже принимает свою судьбу — разговаривать с альфой или доказывать ему что-то бесполезно, поэтому он смотрит на сливающиеся в один огни ночного города и старается не думать о неизбежном. Внезапно яркий свет справа слепит омегу, потом удар куда-то в заднюю часть машины, визг покрышек по асфальту, и автомобиль начинает заносить. Чонгук сосредоточенно крутит руль, а второй рукой, подтащив к себе омегу, прижимает его лицом в своё бедро.

— Не поднимай голову, — приказывает ему альфа.

Юнги, зарывшись лицом ему в бок, думает, что они сейчас точно слетят с моста, потому что машину будто что-то толкает сзади. Он отчётливо слышит выстрелы, за ними следует громкий грохот, будто сильный удар, и звук разбивающегося стекла. Ламборгини, проскользнув еще пару метров, останавливается, и наступает относительная тишина.

— Ты как? — слышит он голос Чонгука сверху и поднимается.

— Опусти лицо к коленям и сиди так, я не знаю, что происходит снаружи, — говорит альфа и, достав из бардачка пистолет, выходит из автомобиля. Юнги пару секунд слушается Чонгука и прижимает лицо к коленям, но потом ему надоедает быть в неведении, и он, подняв голову, смотрит сквозь треснутое лобовое стекло.

Юнги видит два внедорожника справа от них, один из которых лежит на крыше и дымит. К Чонгуку подходит Хосок, но Юнги не слышит их диалог, продолжает, как завороженный, смотреть на бегающих вокруг парней альф и искорёженный автомобиль.

— Как ты узнал? — Чонгук убирает так и не использованный пистолет за пояс.

— Предчувствие, — Хосок второй рукой массирует ушибленное плечо. Альфа въехал в нападающий внедорожник и не вылетел сквозь лобовое стекло только благодаря ремню безопасности, зато, кажется, сильно повредил плечо. — В воздухе пахло кровью, — усмехается красноволосый и приказывает парням прибраться на шоссе.

— Это уже ни в какие рамки не лезет, — злится Чон. — Меня ждали именно здесь. Я проверял, хвостов не было. Это не спонтанное нападение, нас хотели столкнуть в реку, провожая при этом градом из пуль.

— Какого чёрта ты не взял парней? — не может скрыть раздражённости Хосок, который искренне испугался за друга. — Я выясню, кто стоит за этим.

— Выяснишь, а пока езжай в больницу, проверь плечо. Твои руки на вес золота, — тепло улыбается ему Чонгук. — У меня есть подозрения о том, кто это может быть. Обсудим утром в офисе.

— Да всё нормально с плечом, — отмахивается Хосок. — Как он? — кивает он в сторону помятого ламборгини.

— Жив, но ненадолго, — цедит сквозь зубы Чонгук и замечает, как из перевёрнутого внедорожника выползает залитый кровью альфа. — Надо же.

Чонгук быстрыми шагами идёт к раненному.

— Живучие твари, — Чон обувью прижимает запястье раненного к асфальту и начинает сильнее давить.

— Кто вас послал?

Раненный кашляет кровью и молчит.

— Я спросил, кто вас послал?

— Будь ты проклят, — шипит альфа.

— Я уже, — хмыкает Чон и требует биту, которую незамедлительно вкладывают в его руку.

Юнги видит, как Чонгук бьёт ею по ногам альфы, слышит его истошные крики, видит брызгающую по сторонам кровь и то, что бита вся красная, но глаз увести не может. Словно какая-то невидимая сила заставляет его смотреть на то, как его альфа, его муж, человек, которому он, по идее, должен родить детей — жестоко расправляется с врагом. Чонгука от мужчины оттаскивает Хосок, они ещё пару минут стоят, прислонившись к внедорожнику, и выкуривают по сигарете. А Юнги так же продолжает смотреть на кашицу из мозгов и крови, размазанную по асфальту, и дрожать. Притом дрожит так, что даже телефон в руке удержать не может — он падает вниз, куда-то под ноги, но это всё не имеет значения, потому что Чонгук идёт к машине. Юнги чувствует приближение паники, как с мерзким звуком захлопываются его лёгкие, отказываясь принимать кислород, и судорожно вцепляется пальцами в ручку на дверце. Не дёрнуть её, не нажать, Юнги ничего не может, потому что Чонгук, добивающий альфу, не затирается на задворках сознания. Конечности омеги отказываются подчиняться, а страх приобретает конкретные очертания и форму и опускается на сиденье рядом. Заводит машину, выбрасывает из окна выпавшее при ударе зеркало заднего вида и выезжает. Своими забрызганными чужой кровью руками крутит руль и включает музыку. У Юнги под ногами будто дыра расползается, он их под себя собирает, прижимает к себе коленки, боится, что его засосёт.

Чонгук пару раз смотрит на превратившегося в комок и трясущегося омегу, но не реагирует. Пусть уже взрослеет, пусть учится.

— Расслабься, — приказывает альфа, и омега вздрагивает от его голоса.

Поворачивается к нему, пару секунд смотрит и одними губами шепчет:

— Ты, — на большее сил не хватает.

— Да, я, — холодно говорит альфа. — Не закатывай истерик только, они чуть не убили и тебя тоже.

До самого особняка в автомобиле больше никто не разговаривает. Чонгук отпускает ехавшую за ними с моста охрану и, вернувшись к авентадору, к сиденью которого словно прилип омега, вытаскивает его из машины и тащит за локоть в дом. Юнги не знает от чего ему сейчас страшнее — от предстоящего разговора с Чонгуком или от той картины, где он так жестоко и хладнокровно убил человека. Чонгук грубо толкает омегу на толстый ковёр гостиной и проходит к бару за виски. Юнги остаётся сидеть на полу и, не сводя глаз, следит за альфой. Чон хватает бутылку Chivas и идёт обратно к нему, откупоривает и протягивает Мину.

— Пей, — Чонгук трясёт бутылкой перед его лицом, но Юнги отворачивается и пытается уползти подальше, тогда альфа хватает его за загривок и, приблизив бутылку к его лицу, приказывает открыть рот. Юнги сжимает губы, пытается выпутаться, но Чонгук приставляет горлышко к его губам и, больно дёрнув за волосы, заставляет открыть рот. Юнги больно и обидно, но он только морщится и делает пару обжигающих горло больших глотков. Чонгук отнимает бутылку, сам к ней прикладывается, а потом ставит на столик рядом с омегой и опускается в кресло.

— Я жду объяснений.

— Они мне помогут? — треснуто спрашивает Юнги.

— Вряд ли, — ядовито усмехается альфа. — Расскажи мне, что из нашего вчерашнего разговора в ванной осталось для тебя непонятным?

— Мне нужно было с ним поговорить, — тихо говорит омега и смотрит на забрызганную кровью рубашку Чона.

— Ты, вроде, парень не глупый, — Чонгук резко нагибается к нему и, схватив за подбородок, заставляет смотреть на себя. — Я так думал во всяком случае, — продолжает альфа. — Оказалось, ты мало того, что глупый, ты ещё чрезмерно самоуверенный. Ты думаешь, что обводишь меня вокруг пальца, играешь в игры с шофёром, выставляешь меня идиотом перед моими людьми. Но ты не виноват, — Чонгук проводит ладонью по белоснежным волосам. — Это я виноват. Я был слишком добр к тебе, но мы это исправим. Начнём исправлять прямо с сегодняшнего вечера, — угрожающе говорит он и, оттолкнув парня, который в последний момент успевает опереться на руки, чтобы не удариться затылком о пол, начинает расстёгивать рубашку.

— Ты убийца, — говорит Юнги и оглядывается по сторонам в поисках чего-нибудь, что можно использовать как оружие. Оно ему точно понадобится, потому что Чонгук стягивает рубашку с плеч и, откинув в сторону, кладёт ладонь на ремень.

— Меня тошнит от тебя, — омега тянет время и начинает поползновения в сторону столика, периодически рассматривая переплетающиеся узоры на красивом накаченном теле. Даже татуировки у этого альфы затягивают, глаз увести кажется чем-то невозможным.

— Ты не течёшь даже. Ты, блять, настолько им одержим, что бегаешь к нему на второй день после свадьбы? Ты вообще ахуел? — Чонгук поднимается на ноги и перехватывает бросившегося к столику омегу в пару сантиметрах от бутылки.

— Я не бегаю к нему, — Юнги барахтается в его руках, но Чонгук опускается обратно на диван и, перекинув его через свои бёдра, опускает ладонь на затянутые джинсами ягодицы. — Он мой брат, — кричит Юнги. — Ты не имеешь права запрещать мне видеться с семьёй!

— И не будешь ни к кому бегать, потому что отныне всё, что ты будешь видеть — это эти четыре стены, — Чонгук снова шлёпает пытающегося соскользнуть с его колен парня. — Я тебе запретил, надеясь на твоё послушание, но раз уж ты хочешь, чтобы тебя здесь заковали, то я это сделаю.

Альфа просовывает руку под парня и начинает расстёгивать его джинсы.

— Какого чёрта! — вскакивает омега, но вновь оказывается прижатым лицом к дивану.

Чонгук тем временем сдёргивает его штаны до колен и обжигает бледную кожу сильным шлепком. Наслаждается наливающимся отпечатком своей ладони на ягодицах и повторяет.

— Но сперва, пора бы тебе уже выполнить супружеский долг, Сахарочек. Если ты и сорок восемь часов без секса прожить не можешь, я тебе обещаю, его у тебя будет дохуя.

— Я не хочу! — выпаливает Мин и пытается натянуть обратно джинсы, но Чонгук снова больно шлёпает его и, не удержавшись, нагибается, и кусает аппетитную попку.

— Это унизительно! — Юнги резко притихает в руках альфы и, воспользовавшись тем, что он расслабил руку, удерживающую его запястья, скрещенными на спине, резко срывается к выходу. Чонгук перехватывает его прямо у двери. Юнги бьётся в его руках, кусается и даже соскальзывает вниз, чтобы освободиться, но альфа валит его на пол и, придавливая своим телом, надвое разрывает футболку.

— Не хочу! — продолжает извиваться и визжать омега, но Чонгук соединяет его запястья над головой и пытается унять истерящую омегу. Юнги удаётся даже попасть в него коленями, но Чонгук сильнее и тяжелее, омега под ним чуть ли не задыхается.

— Любишь погрубее? — с ухмылкой спрашивает его альфа и, притянув за горло к себе, больно целует.

— Я не хочу тебя, — шипит на него Мин.

— А кого хочешь? Намджуна? — ядовито говорит Чонгук и сильно встряхивает его за плечи.

— Никого не хочу, пусти меня! — кричит Юнги, но Чонгук снова целует, несмотря на попытки омеги укусить его, сильнее давит на его горло, заставляет открыть рот и, поймав юркий язычок, всасывает. Юнги не просто так награждён Чонгуком вторым именем «Сахарочек» — у него губы сладкие, как карамель, он как самое вкусное мороженое в мире, и Чонгук его лижет, всасывает, глотает, повторяет. Вопреки попыткам омеги вытолкать из своего рта чужой язык, Чонгук продолжает мокро и подолгу целовать его губы, не может оторваться. У него под пальцами уже синяки расцветают, но как по-другому передать этому омеге, насколько сильно он его хочет, он не знает. Раздирает, рвёт, сжимает, кусает — передаёт своё желание через боль, по-другому не умеет.

— Ты мой, Сахарочек, и я эту информацию в тебя втрахивать буду, пока она у тебя в подсознании чёрными буквами не отпечатается, — угрожающе говорит альфа и окончательно лишает омегу одежды.

— Это насилие! — Юнги машет уже свободными руками в попытках дотянуться ногтями до чужого горла, но Чонгук ловит их, заводит за свою шею и, приподняв парня, вновь целует. Только в этот раз мягче, без традиционного вкуса железа во рту, ласкает языком и губами.

Юнги сам обвивает руками его шею, подтягивается ближе, раскрывает рот — он не хочет его слушать, не хочет с ним ругаться и спать с ним тоже не хочет, но целоваться с ним — божественно. Если эти мифы о бабочках правда, то бабочки Юнги реагируют именно на поцелуи с этим альфой. Он тянется за ещё одним поцелуем, обнимает мощные плечи и недовольно мычит, когда альфа, не сдержавшись, легонько кусает его за нижнюю губу.

— У тебя проблемы с моими губами: рана от того раза в особняке заживала неделю, — недовольно бурчит омега.

— Они слишком соблазнительны, хочу их сожрать, — усмехается альфа. — И не только губы, — он скользит голодным взглядом по обнажённому телу, проводит ладонью по позвоночнику и удерживает на месте пытающегося метнуться в сторону парня.

— Я твой муж, — шепчет ему в губы Чонгук. — И спать со мной — твоя первая и самая главная обязанность, — он придавливает его телом к полу и покрывает поцелуями ключицу и горло.

Юнги знает, что рано или поздно они переспят, если Чонгук хочет — он всё равно возьмёт, но омеге страшно. Во-первых, потому что это Чонгук, во-вторых, он боится себя, потому что, как бы он сейчас не сопротивлялся и не возмущался — к альфе тянет, его прикосновения оставляют отпечатки на коже и, кажется, их оттуда ничто не сотрёт. Юнги хочет проводить пальцами по его груди, хочет касаться этих плеч, этого плоского подкаченного живота и, желательно, языком. Чонгук в нём возбуждает странные чувства: одно то, что Юнги лежит под ним обнажённым и чувствует на себе его тяжесть, заставляет сжиматься пальцы на ногах. Мин бы дал себе пощёчину, если бы это не выглядело странно и дико со стороны. У Юнги внутренности от одного его голодного взгляда в узлы скручиваются, а низ живота тянет так сладко, что в омеге вспыхивает ненависть к себе. Ещё больше она увеличивается, когда Чонгук, заметив его возбуждение, одаривает его победным взглядом. Хочется заехать по этой самодовольной роже и, схватив одежду, сбежать из этого дома, из города, из страны.

— Перестань мне коготки показывать, — альфа нагибается к его лицу. — Отдайся мне сам, и тебе понравится.

Юнги на это не отвечает, зарывается пальцами в угольные волосы, притягивает ближе, водит пальцами по его шее, видит, как чутко реагирует Чонгук, наслаждается тем, как управляет этим зверем, и, затуманив его разум, бьёт лбом. Он целился в нос, но Чонгук моментально среагировал, и получилось в подбородок. Мин переворачивается на живот и успевает выползти из-под стирающего кровь с губы альфы. Он даже поднимается на ноги, но сразу же падает лицом на полированный пол и больно бьётся об него локтями.

— Пусти меня! — кричит омега, пока Чонгук, не переворачивая, подтаскивает его под себя.

— Какая же ты сука, — шипит альфа и больно шлёпает омегу по попке. Юнги еле сдерживается, чтобы не завыть в голос, потому что ягодицы горят, у Чонгука рука будто весит тонну. Наверное, когда он бьёт в лицо — не выживают. Омега впивается зубами в ребро ладони, лишь бы позорно не разреветься, и всё равно пытается уползти. Чонгук разводит его ягодицы, проводит по ложбинке пальцами, давит на колечко мышц и снова шлёпает.

— Ты течёшь, как сучка, — усмехается альфа и фиксирует пытающегося уйти от таких интимных прикосновений Мина. Юнги слышит, как он расстёгивает свои брюки, и начинает паниковать по новой.

— Облизывай, — Чонгук давит большим пальцем на губы парня, но тот только сильнее сжимает зубы. — Хорошо, — хмыкает альфа. — Выебу на сухую.

— Нет, — срывается из губ Юнги, и он, схватив его руку, сам пихает в рот первый палец. Проводит по нему языком, всасывает, смотрит на дно чёрного озера, нависшего над ним, и видит, как в нём костры разгораются, и жарить на них сегодня будут Юнги. Он сам запихивает в рот и указательный со средним, сосёт так, что Чонгук боится не выдержать, боится, что последние тормоза сейчас слетят. Он искал шлюх на стороне, но самая главная носит его фамилию, так умело, так по-блядски одним взглядом из него душу вытаскивать никто до этого не мог. Обильно смочив пальцы слюной, Юнги вновь утыкается лицом в пол и приказывает себе расслабиться, вот только особо не получается.

Омегу под ним ощутимо потряхивает, и Чонгук, нагнувшись к нему, коротко целует его в загривок, проводит пальцами по позвоночнику, оставляет поцелуи на лопатках, поглаживает, успокаивает. Юнги и вправду понемногу расслабляется, выравнивает дыхание и только жмурится, когда альфа проталкивает в него первый палец. Без смазки тяжело, но вставать сейчас и идти наверх за ней — кажется альфе чем-то невозможным. Он от него отлипнуть не может, смакует, наслаждается. Плюёт на дырочку и проталкивает второй, разводит их внутри, стоит Юнги зашипеть, как опять его целует в загривок, ласкает, отвлекает. Когда три пальца уже свободно двигаются, Чонгук приставляет свой изнывающий и сочащийся смазкой член и медленно, стараясь не причинить боли, входит. Юнги царапает ногтями паркет, жмурится до искр перед глазами, потому что больно, потому что будто его кипящим свинцом наполняют, раздирают, но звука не подаёт, терпит. Чонгук наполняет его полностью, даёт привыкнуть и, оставив легонький укус на лопатках, начинает двигаться. Он вообще на это не рассчитывал, он думал, что возьмёт его жестко, без особых прелюдий, но сейчас сам же себе барьеры выстраивает, держит своего зверя на привязи, не позволяет причинять боли, не хочет ранить самое нежное, пусть и с грязным языком, создание в мире.

Юнги — дикий котёнок, но стоит его немного приласкать, как он превращается в податливую кошечку. Чонгук подозревал, что будет вот так тягуче, так горячо, но чтобы настолько, что его самообладание оказывалось под вопросом, он и подумать не мог. Он переворачивает омегу лицом к себе, злится, что тот прикрывает веки и отказывается смотреть, и продолжает трахать его. Покрывает поцелуями его лицо, спускается по подбородку вниз, целует, лижет, готов его всего вылизать и точно сделает это позже, потому что вкуснее ничего не пробовал. Переходит на размашистые глубокие толчки, закидывает его ноги на плечи, целует лодыжки, не переставая двигаться. Юнги ёрзает на из-за обострённых чувств вмиг оказавшимся колючим паркете, подпирает ладонями его грудь, выгибается, шире ноги разводит и, опустив их ниже, скрещивает на его спине. Кожа к коже. Чонгуку кажется, его сейчас на куски рвать будет от того, насколько хорошо в Юнги: он узкий, горячий, соблазнительный, ничего не делая, морщится при особо грубых толчках и сжимает зубы.

— Ну же, стони, перестань ломаться, — Чонгук дразнит, выходит почти полностью. Юнги сам пытается насадиться, выгибается, тянет руки, и, стоит Чонгуку резко толкнуться, как первый стон слетает с розовых губ, а потом омега уже не может остановиться. Чонгук приподнимает его за талию и насаживает на свой член. Юнги обвивает его шею руками, прячет лицо в выемке ключиц и стонет уже туда, царапая и вонзаясь ногтями в татуированную кожу. Он перехватывает инициативу и сам скачет на его члене.

— Ты же не хотел, — не сдерживается и язвит Чонгук.

— Но сейчас хочу, — недовольно бурчит Мин и смыкает зубы на его плече. — Очень хочу.

Чонгук слушает, впитывает его «хочу», растирает по коже, разводит его ягодицы и толкается, поддерживая его за них, наслаждается его стонами, хрипами, отчаянно за него цепляющимися пальцами. Смешивает их слюну, пьёт из него, как из источника, и чувствует, как, содрогаясь в его руках, кончает омега. Чонгук не останавливается, не даёт ему сделать передышку и, вновь уложив на лопатки, сгибает его колени к груди, любуется тем, как красиво выгибается Мин и как его задница смыкается вокруг его члена. Чонгук кончает в него, не выходит, несколько раз скользит по вытекающей из дырочки сперме и, опустившись на локти, кладёт голову на его живот. Юнги лежит безвольной куклой в его руках и пытается отдышаться. Пусть ему сравнивать особо не с кем, но он уже знает, что это лучшее, что Чонгук в нём все кнопки включил, механизм запустил. Губы горят, всё тело в синяках, как от рук альфы, так и от пола, об который бился омега, но всё это отходит на задний план, когда Чонгук целует его в живот, поднимается выше и всасывает соски. Юнги снова льнёт, снова трётся, одним взглядом просит повторить.
Он потягивается на полу, двигает попой, недовольно смотрит из полуспущенных ресниц и ойкает, когда Чонгук делает первый толчок, осторожно набирает темп.

— Ненавижу, — шипит омега и насаживается, принимает его целиком, чуть ли не скулит, размазанный по полу.

— Взаимно, — Чонгук переходит на размашистые толчки, с каждым вбивает парня в пол, посасывает его губы, юркий язычок, даже не морщится, когда тот с силой его за волосы назад оттягивает, потом скрещивает лодыжки на его пояснице и сильнее в себя вжимает.

— Чтобы ты в аду горел, — хнычет Мин, когда альфа, приподняв его за поясницу, резко на член до конца сажает, потом, будто это не человек, а марионетка, приподнимает его за бока, придерживая, ритмично трахает. Юнги вонзается ногтями в его плечи, полосует, чувствует запах крови, забившийся в ноздри. Юнги кончает снова первым, откидывается на лопатки и, вылизывая свои губы, следит за сильными руками, сомкнувшимися на своих боках и натягивающими его на член. Чонгук кончает следом, а Юнги, оставив ещё один укус на чужом теле, с трудом ползёт за бутылкой виски. Он делает пару глотков с горлышка, морщится, откладывает её в сторону, обвивает руками шею альфы и совсем серьёзно заявляет:

— Я хочу ещё.

Чонгук другого и не ждал, он подхватывает его на руки и, заставив обвить свою поясницу ногами, идёт к лестнице. Поднявшись в спальню, опускает его на постель, целует каждый наливающийся синяк, каждый укус. Юнги сразу приподнимается, тянет его на себя и заставляет лечь на спину, взбирается на его ноги и начинает рассматривать рисунки

— Что это значит? — Юнги хаотично тыкает в татуировки. — А это? А вот это зачем здесь?

Чонгук смеётся над его любопытством, но отвечает на каждый вопрос, тянет к себе и долго целует. Юнги начинает ластиться, как котёнок, трётся, сам к своему члену тянется, но Чонгук резко переворачивается, вдавливает его животом в постель и шлёпает по заднице, требуя задрать её. Член альфы легко входит в растраханную дырочку, и Чонгук больше не осторожничает, трахает его так, как и хотел в первую встречу, — сильно, грубо, заставляя огромную кровать биться об стену, а Юнги срывать голос от криков. Тянет его за волосы назад, попутно больно целует, кусает. Юнги в долгу не остаётся, нарочно его в себе сжимает, вонзается зубами в его запястья, а когда Чонгук разворачивает его лицом к себе, омега высовывает свой язык и, положив на него средний палец, смотрит ему прямо в глаза.

— Ты очень грязная сучка, — хрипло говорит альфа, представляя, как его член будет толкаться в эту узкую глотку.

— Хочу знать твой вкус, ты мой, знаешь, — пожимает плечами Юнги и тянется за поцелуем.

Безумный секс-марафон заканчивается только под утро. Юнги всё-таки сорвал голос, у него горит задница, и нет сил даже разговаривать.

— Я всё равно тебя ненавижу, но трахаешься ты божественно, — лёжа на его груди, шепчет выдохшийся омега и прикрывает веки.

— Я ненавижу тебя больше, Сахарочек, но твоя задница создана для моего члена, — Чонгук шлёпает его по ягодице и, послушав недовольное мычание, крепче прижимает его к себе.

— Поэтому ты не пришёл в брачную ночь? — Юнги выпаливает раньше, чем успевает подумать.

Чонгук молчит. Юнги не надо знать, что он думал таким образом обезопасить себя от падения в «сахарную» пропасть, а в результате, не прошло и двух дней — и он уже лежит на её дне.