Mental breakdown

Сеул/Гонконг

  Всё надоедает. Всё приедается. Всему приходит конец. Этому тоже придёт. Главное — не слушать, не воспринимать, не давать этому яду, сочащемуся из чужих губ, затронуть себя, не позволить себе в нём вновь искупаться. Зажмурить покрепче веки, приложить ладони к ушам, выставить все возможные блоки. Боль чувствуют другие. Чимин её не чувствует. Чимин из неё состоит.

Он сильнее прижимает колени к груди, превращается в комок, в который ничто не пройдёт, а слова Юнги — тем более. Пак сидит на бетоне на заднем дворе университета уже пятнадцать минут. Его притащили сюда пешки Мина, и он всё ждёт, когда уже тому надоест над ним измываться, но Юнги будто только в раж входит. Чимин больше не молит о пощаде, не просит остановиться — бессмысленно. Он уже понял, что никто на помощь не придёт, никто руку не протянет, никто против Юнги не пойдёт, не позволит тому так наказывать Пака. А наказывают его только потому, что он беден. Потому, что, будучи лучшим учеником школы, он смог поступить в самый престижный университет страны и учиться с такими не знающими, что такое безнадёжность, отморозками.

Пак бы давно всё бросил и ушёл бы из университета, но папа мечтал, что у него будет диплом, что он станет его гордостью. Папы давно нет, Чимина почти тоже, но в университет он всё равно ходит — терпит, выживает, возрождается каждое утро, собирает себя по крупицам, но приходит, потому что в конце недели на могиле единственного человека, который когда-то его любил, он должен рассказывать о своих успехах в учёбе. И это единственная причина, почему он всё ещё учится и, как это ни горько, почему вообще живёт — он исполняет чужую мечту, своей у него нет. Она ему не нужна, потому что мечты в современном мире должны сбываться только у таких, как Мин Юнги. Таким, как Пак Чимин, в этом мире места нет, а их мечтам — подавно.

Чимин не знает, что больнее: очередная пощёчина от прихвостней Мина или слова, которыми он так лихо ему в лицо бросается, в грязь втаптывает. Пак не слушает, даже когда его бьют по рукам, заставляя убрать их от ушей, он не слышит, он сидит в вакууме, смотрит в красивые, ярко подкрашенные лисьи глаза напротив и всё ждёт, что Юнги сейчас отвернётся и уйдёт.

— Ну что, дворняжка, усвоил урок? — шипит Юнги, приблизившись. — Ещё раз глаза от пола при мне поднимешь, я их тебе выколоть прикажу, и, поверь мне, я слова на ветер не бросаю.

Чимин знает, что не бросается. С такими деньгами и властью Юнги может его прям здесь закопать, всё равно его отец сухим из воды вытащит, а Чимина и искать не будут — своему отцу он нахуй не сдался.

— Купил себе пиджачок где-то на барахолке и осмелел? — продолжает Юнги и подошвой ботинка толкает Пака в плечо, буквально вытирая об него обувь.

Чимин бы дал сдачи, сколько раз пытался, но их пятеро, а он один, и лучше уж перетерпеть, чем прийти домой с переломами, зная, что даже в больницу никто не отвезёт. И Пак терпит, сжимает зубы, комкает под ладонями брюки и терпит.

— Такому мусору, как ты, тут не место, но ты — упёртое дерьмо — всё никак не уберёшься, характер мне свой показываешь? — Юнги дёргает его за волосы вниз. — Так вот я твой характер сломаю, потому что ты — уёбище. От таких, как ты, наше общество очищать надо.

Мин протягивает руку, и в его ладонь сразу кладут баллончик с фиолетовой краской. Чимин только тогда словно ото сна просыпается, шепчет «не надо» и подаётся назад. Но Юнги открывает колпачок и от одного плеча к другому на груди Пака выводит уродливое «Х». Любуется своим творением, толкает Чимина ногой в грудь, заставляя упасть на спину, и под громкий хохот своих пешек удаляется.

Чимин снимает испорченный пиджак, осматривает ущерб, нанесённый Юнги, и, прижав его к груди, даёт волю слезам. Сейчас можно плакать, уже никто не смотрит, никто его не замечает. Пак, стоит Юнги от него отойти, автоматически превращается в невидимку как для студентов, так и для преподавателей. Чимин полгода на новый пиджак копил, экономил, с подработок откладывал, и ему теперь эту краску не отмыть. Он чуть ли не воет от обиды, но слёзы надо приберечь, впереди ещё один бой — если Юнги больно больше словами делает, то отец за такой вид головой об стену точно приложит. Чимин поднимается на ноги и, взяв отброшенный в лужу рюкзак, плетётся к улице.