Mental breakdown

На нашей улице не горят фонари

  Юнги уже на втором месяце беременности, и он очень тяжело её переносит, всё не может привыкнуть к своему состоянию. Помимо физического недомогания, омега чувствует постоянную слабость, не отпускающую ни на секунду тошноту и боли в спине. Мало того, что у него обострённый на ранних сроках токсикоз, у него с утра порой не бывает сил даже соскрести себя с постели. Юнги уговаривает себя держаться, не ныть и не жаловаться, благо даже некому — Джин всё ещё для него друг, который и так сделал слишком многое. Мин придумывает сам себе новые развлечения на каждый день, даже возобновил походы в университет, лишь бы абстрагироваться от мрачных мыслей о своём неизвестном будущем и перестать зацикливаться на своём положении. Он стоит на учёте в лучшей клинике города, его личный врач, которого нашёл по рекомендациям Джин, постоянно на связи, а иногда даже заходит. Во время одного из своих последних визитов врач долго успокаивал омегу тем, что такое состояние на ранних сроках нормальное и скоро всё пройдёт, а ещё, по его словам, Юнги надо больше времени проводить с Джином. Альфа, как сказал врач, как отец ребёнка и истинный мог бы повлиять на состояние омеги, потому что их связь облегчила бы самочувствие Мина, только почему с ними это не работает, доктор не знает. То, что отец ребёнка и истинный Юнги Чон Чонгук, никто никогда не узнает. Мин только кивает, крепче сжимает в руке ладонь Джина и обещает почаще проводить время с ним, а в душе думает, что это всё мифы, в которые поверил даже человек науки.

Главный сюрприз ждал омегу в клинике, куда он пошёл на пятой неделе для прослушивания сердца малыша. Оказалось, что сердце там не одно. Первые несколько минут Юнги ошарашенно пялился в монитор и всё требовал повторить процедуру, но сомнений быть не могло — у него двойняшки. В тот вечер Юнги впервые за долгое время, заперевшись в своей комнате, плакал, но в этот раз от счастья. Быть папой двух малышей оказалось лучшей новостью, той самой, которой в этих мрачных, пропитанных безнадёжностью и отчаяньем буднях так не хватало омеге. Той самой, которая и станет ведущей его вперёд силой — Юнги больше не имеет права спотыкаться, показывать слабину и отчаиваться. У него целых две причины, чтобы выжить, устоять на ногах.

Джин окружил Юнги заботой, окутал теплом, носится вокруг так, будто он и вправду отец детей, а Юнги его омега. Мина сперва такое отношение немного пугало, он всё отнекивался от всего, держал дистанцию, но понемногу в искренность альфы поверил, понял это по его поступкам и словам, стал подпускать его ближе. Любое желание Мина исполняется за считанные секунды, от него ни на шаг не отходит приставленный к нему личный помощник. С Джином Юнги проводит пару часов по вечерам или за ужином, или просто за чаем, который, пока альфа решает свои дела и копается в бумагах, попивает омега у него в кабинете и рассказывает о своих скучных буднях. Они могут болтать часами, когда у альфы есть время, и обо всём, но Джину больше нравится слушать, как восторженно Юнги может рассказывать о том, что в других обстоятельствах вообще не привлекало бы внимание Джина и не вызывало бы интереса. Из уст Юнги всё звучит интересно, всё приобретает краски, и Джин с каждым днём всё больше в нём тонет, пропадает. Он больше с собой не борется, он принимает свою капитуляцию с достоинством, верит, надеется, ждёт. Джин всё ещё настаивает на временном переезде Юнги в Китай, а омега отказывается. Смирившись с его решением, альфа наказал ему начать выбирать кроватки и детскую мебель и выделил спальню рядом с комнатой Мина для детской.

Юнги нравится жить у Джина, нравится с ним общаться, а больше всего нравится отношение альфы к нему. Джин обращается с Юнги, как с самым ценным сокровищем мира, сдувает пылинки, поддерживает и, даже узнав о двойне, радовался и убедил омегу, что он будет прекрасным папой своим малышам. Джин придаёт уверенности, показывает, что Юнги не один, и помогает ему чувствовать себя как дома. Для омеги сейчас это самое главное.

И всё, вроде, налаживается, Юнги спрятан за толстыми стенами, обеспечен всем желаемым и счастлив, что носит малышей, но приходят ночи, накрывают густой мглой, и всё, что есть у омеги при свете дня, этим мраком поглощается. Ночью Юнги остаётся один на один с этой раскрывающейся и засасывающей воронкой реальности, где он понятия не имеет, что будет завтра, где, чтобы как-то продержаться, протянуть ещё денёк, он всё сваливает на малышей, делает их своим смыслом. Сам себе объясняет, что отныне все его желания отходят на второй план и даже само желание смерти. Отныне Юнги себе не принадлежит, он живёт и функционирует только для детей.

Юнги всю жизнь думал, что он кусок бетона, непробиваемая глыба, неспособная что-то чувствовать, выражать сочувствие, а самое главное, не умеющая ставить кого-то во главе всего, помимо себя. Оказалось, Юнги другой. Он сам себе удивляется, как новую книгу себя читает. С момента появления Чонгука в его жизни Юнги себя впервые открыл, оказалось, у него огромное, с трудом умещающееся в грудной клетке сердце, и оно полностью принадлежит Дракону, его имя на этом сгустке крови чёрным по красному выведено, и пусть выводили расплавленным железом, пусть края у букв разодраны и каждую ночь кровоточат, о том, кому они принадлежат, напоминают. Теперь Юнги это сердце на два делит — половину своим малышам отдаёт, надеется, что когда-то сможет всё отдать, окончательно сотрёт Дракона из своей жизни и сразу горько улыбается, понимая, что один взгляд на малышей — он об их отце вспоминать будет. Юнги с Чонгуком до самой смерти связан, и эта связь сейчас в нём растёт, развивается.