Ангелы тоже смертны

Глава 30

Мерный стук колес пробивался через многоголосье детского гомона и дремоту, вызванную унылым пейзажем, проносящимся за окном: промозглый туман то нарастал, окутывая вагоны серой ватой, то рассеивался, пропуская сквозь стекла солнечные лучи, приятно щекочущие лицо теплом.

Джинни сидела у окна, подперев левую щеку рукой, и наблюдала за убегающими вдаль бесконечными полями, болотами и одиночно стоящими деревцами с уже начавшей желтеть листвой. Дремота беззастенчиво одерживала вверх, отяжеляя веки, и Джинни, наконец, поддавшись ей, провалилась в сон. Она снова видела «Шакал», капитана, Мей; прохаживалась по холодным коридорам корабля, встречая тех, с которыми не раз разделяла все радости и невзгоды пиратской жизни. Она была счастлива.

- Эй! - кто-то назойливо трепал ее за плечо. - Эй, Уизли...

Глаза распахнулись, рука взлетела вверх, крепко перехватывая запястье нахала. Раздался вскрик, и она увидела перед собой Захарию Смита с искаженным от боли лицом. Она поспешно отпустила его руку.

- Эй, - обиженно пролепетал пуффендуец, массируя запястье, - ты чего?

- Тебя в детстве не учили вежливости? - равнодушно заметила Джинни, отвернувшись к окну.

- Ты о чем это?.. - Захария непонимающе заморгал глазами. Не дожидаясь ответа, он опустился на противоположное сидение, продолжая растирать ноющее запястье. В купе кроме их двоих никого не было, и все места пустовали.

- О том, - Джинни удостоила его исподлобным взглядом, - что негоже вот так подкрадываться к девушкам и будить их.

Захария замигал чаще, но ничего не ответил.

- Ладно, забудь, - примирительно улыбнулась Джинни. - Зачем будил?

- Я... это... хотел спросить, - начал Захария, - в Министерстве... там... что было-то?

Джинни зло сверкнула глазами.

- Опять! Я тебе еще на платформе сказала - ничего!

- Но газеты... - пуффендуец не собирался сдаваться. - Пророчество...

- Да что ты заладил: газеты, пророчество... Ничего не было! НИЧЕГО! Врут твои газеты! Мы не прошли дальше Атриума...

Захария неопределенно махнул рукой, прервав Джинни на полуслове; его губы растянулись в лукавой улыбке, и он заговорщически прошептал: