Без безразличия

8. Разговор о крови

С каждым днём своей «новой жизни» Люциус чувствовал себя всё лучше и лучше. К середине осени всё складывалось практически… прекрасно. Теперь, спустя полтора месяца профессорства, полтора месяца новой жизни и полтора месяца пререканий с его любимой студенткой, он наконец вышел из поединка победителем.

Одолел в несуществующей схватке школьницу − крайне невнятный повод для гордости. Но Люциус не мог ничего с собой поделать и в душе немного ликовал. Если Гермиона Грейнджер дважды за два дня убегает от тебя, не договорив вою обвинительную речь, это что-то да значит. Как минимум − значит, что ты теперь имеешь на неё влияние. Даже если сама она это рьяно отрицает.

Ну и, конечно, этот её протяжный стон в финале. Столько он её «пытал», минут десять? Девчонка неплохо держалась, даже губы кусала, лишь бы не пикнуть лишний раз − в этом случае любой звук стал бы лишним. В её понимании. И всё равно под конец усилия Грейнджер разом обесценились. Потому что тот её стон Люциус воспринял как свой персональный победный гимн. Слушал бы да слушал.

Сомневаться в том, что она не пойдёт ни к кому жаловаться, не приходилось. Во-первых, Грейнджер вообще с виду была не из таких. Люциус полагал, что она склонна сама решать свои проблемы, не вовлекая в этот процесс сторонних лиц. Так ей проще доказывать всем (и самой себе в том числе), что она − сильная. Во-вторых, одна только формулировка возможной жалобы подвергалась сомнению. Люциус неспроста не отпустил девчонку, когда она уже сама мечтала исчезнуть. Потому что в таком случае картина вырисовывалась бы не самая живописная: профессор угрожал своей ученице, профессор толкнул эту ученицу, профессор напугал ученицу. А в сложившихся же обстоятельствах имелись варианты трактовки сюжета...

Для справки: Люциусу больше прочих нравился вариант, где Гермиона Грейнджер специально пришла к нему в кабинет, чтобы спровоцировать его на что-то эдакое.

Разумеется, никто в здравом уме ни за что бы в такой расклад не поверил. Но даже если кто угодно хоть раз произнесёт эту версию во всеуслышание, общественность отреагирует. И тут уже неважно, как именно. Даже если все маги Британии принялись бы проклинать Люциуса, обвинять его во всех смертных грехах и грозить ему тюрьмой (а это вероятнее всего произошло бы), то Грейнджер не сумела бы остаться в стороне. Более того, после того, как Люциуса поместили бы в тюрьму, всё внимание прессы обрушилось бы исключительно на эту девчонку. А он бы сидел в камере и представлял, каково ей там, на воле. Вероятно, им обоим было бы не особо комфортно.