Без безразличия

10. Шрамы

Люциус прекрасно понимал, что ходит словно бы по острию лезвия. С одной стороны пропасть, с другой − то же самое, а впереди − странные взаимоотношения с Гермионой Грейнджер. И даже для того, чтобы всего лишь держаться подле неё, нужно не бояться порезаться. Очень рискованно, учитывая и без того шаткое положение Люциуса в обществе. Один каприз этой девчонки − и ему в реальности может светить Азкабан. Снова.

Но устоять было сложно. Люциус не видел в Грейнджер женщину ни на секунду с тех самых пор, как встретил её впервые, и до того момента, как уединился с ней в кабинете. Это стало непрошенным открытием. Потому что даже когда он ласкал её руками, а она откровенно наслаждалась этим, он видел в ней всего лишь объект, назойливую девчонку — пусть и с симпатичным личиком и привлекающими взгляд ножками. Ну, допустим, не девчонку − девушку. Допустим, способную завести его (в этом самомсмысле, да и в других тоже) девушку. Но не более.

В женщинах Люциус разбирался. Как ему казалось, по сути своей все они были одинаковы. По крайней мере, те, с которыми ему доводилось иметь дело. И до, и после женитьбы. Чтобы добиться ответного внимания любой из них, каждый раз нужно было проделывать определённый алгоритм действий. Это срабатывало, потому-то Люциусу и не проходилось пробовать что-то новое. Да и нет никакой надобности выискивать себе новую любовницу каждый месяц, когда ты давно и прочно женат (сказал бы «бесповоротно» − но нет, не вышло). Достаточно нечастых встреч на нейтральной территории. Изредка подарки, которые оцениваются только по стоимости (что всё упрощает), да незамысловатые комплименты. На большее никто и не рассчитывал.

Но Гермиона Грейнджер выбивалась из общей картины. Хотя бы потому, что была школьницей. Его ученицей. Пусть давно совершеннолетней, не особо наивной, но всё же... невинной. Именно эта её особенность и не давала Люциусу покоя. Эмоции Грейнджер были очевидны: она его боялась, но при этом чего-то ждала, пусть даже неосознанно. Когда он дотронулся до неё (всего лишь до руки), она вздрогнула и отшатнулась, а на лице появился румянец. Невозможно продолжать бездействовать в таких обстоятельствах.

Грейнджер вела себя послушно, как, пожалуй, никогда прежде. И Люциуса это особенно цепляло. Если вспомнить все те моменты, когда она выражала своё несогласие на пустом месте, такая покладистость выглядела подарком, не иначе. Хотя Люциус не был дураком и понимал, что девчонка просто чувствует себя неуверенно и, возможно, боится всё испортить. По её глазам (если стоять совсем близко, то они кажутся просто огромными, распахнутыми то ли от испуга, то ли от удивления) нетрудно было вычислить метания: Грейнджер не хотела противостоять ему и прямым текстом высказывать несогласие − ведь тогда Люциусу пришлось бы её отпустить. Не принуждать же студентку к близости, это мерзко даже для бывшего Пожирателя. И в то же время Грейнджер, очевидно, не была до конца уверена. Ни в чём.