Без безразличия

22. Линия улыбки

Раньше Люциусу нравилось внушать людям страх. Он испытывал истинное удовольствие, видя, как в глазах кого-то из его недругов плещется паника. Не так давно, этой осенью, ему было приятно наблюдать за тем, как отчётливо проявляется испуг на лице Гермионы Грейнджер. Мимолётно, почти незаметно — но он мелькал где-то в её глазах так явно, что ни с чем не спутаешь. Только вот одно дело, когда страх — это результат намеренных действий, и совсем другое — когда он становится неприятным сюрпризом.

Грейнджер, конечно, извинилась. Но, по правде говоря, винить её было не в чем. Поэтому когда рождественским утром Люциус прижимал эту наполненную загадками и недомолвками девчонку к себе, то думал только об одном: как сделать так, чтобы всё наладилось?

− Позавтракаем? — предложил он как можно более будничным тоном. Гермиона уже больше получаса мирно прижималась к нему, и, вероятно, можно было успокоиться и не ожидать от неё очередной «бури».

− Я ещё не проголодалась… − пробормотала она в ответ куда-то в область его груди. А потом Люциус почувствовал там же прикосновения её губ. Поцелуй за поцелуем — раз, два, три, четыре…

− Что ж, я готов пропустить завтрак, ради такого… − Люциус резко сел на кровати и мягко обхватил руками Грейнджер, тут же стягивая с неё сорочку. Сопротивления не последовало.

Скорее наоборот − девчонка ловко развернулась и обняла его. Свободными руками Люциус быстро избавился от пижамных брюк, и уже несколько мгновений спустя Грейнджер обхватила своей ладошкой его член, проводя пальцами по всей его длине. Затем уверенно повалила Люциуса на подушки и устроилась на нём сверху. В эти секунды он совсем не хотел думать о том, что её сегодняшняя позиция — прямое отражение вчерашнего страха. Точнее, противопоставление ему, перемена мест. Раз она сверху — значит, страх приручён. Раз она всё делает сама — значит, в её руках власть. Да, размышлять об этом не было желания, но мысли не спрашивали позволения и нагло вторгались в сознание.

Но… Чтобы вы понимали: Люциус из-за этого не сильно расстраивался. Если что-то и могло отвлечь его от настырных переживаний, то обнажённая Гермиона Грейнджер, грациозно опускающаяся на его член, поднимающаяся наверх и опять опускающаяся. Снова и снова…

* * *

− Я хотела бы… Я хотела извиниться за то, как повела себя вчера. Это было неуместно, − спокойно проговорила Грейнджер за завтраком. Про себя Люциус подумал, что нечто в этом духе он уже от неё слышал. А это значит, что несмотря на извинения, путь даже искренние, Грейнджер вряд ли изменится внутренне. Скорее всего, она всегда будет вываливать на него свои «неуместные» эмоции и всегда будет вышвыривать его из зоны комфорта. С этим можно либо смириться, либо выразить неодобрение. На сей раз Люциус выбрал первый вариант.