Горькие на вкус мечты

Глава 23

   Субботнее утро Деи началось как обычно с полвосьмого утра. Она умылась, оделась, поставила чайник, приготовила бутерброды, затем разбудила братьев и когда они все втроём позавтракали, собралась в школу. Перед тем разбудила Мадину, велев девочке закрыться за ними и никого не пускать.
   — Повезло Мадинке, — бубнил Марсель, шагая к лифту. Его глаза слипались. — Ей по субботам в школу не надо.
   — Ты тоже в своё время по субботам отсыпался, — заметил Айрат.
   — А если бы вчера не сидел до полуночи перед телевизором, сегодня встал бы куда легче, — подытожила Дея.
   Марсель лишь закатил глаза, и когда брат с сестрой вошли в кабину лифта, втиснулся между ними, привалился головой к плечу Деи, смежил веки. Таким образом, цепляясь за каждую свободную минуту, он пытался компенсировать нехватку сна. 
   Вернувшись со школы, Дея навела порядок в квартире, приготовила обед. Выложила из рюкзака учебники, положила в него необходимые вещи для ночевки вне дома. После чего оставила Айрата за старшего, выпорхнула за порог.
   Окрылённая предстоящей встречей с Фрейдом, она буквально летела по обледенелым улицам. Её лицо светилось изнутри ведомой лишь ей одной радостью. Глаза блестели озорством, в них вспыхивали искорки волнения. На губах застыла загадочная полуулыбка.
   Она вошла в метро, засунула наушники в уши, прибавила громкость. Дождалась поезда, вошла в вагон, прислонившись спиной к дальним раздвижным дверям, которые не исполняли своей функции, наслаждалась пятой симфонией Моцарта.
   Все четыре остановки Дея под громкие переливы гобоев, рисовала мысленный образ Фрейда. Высокий, стройный, широкоплечий силуэт, красивое лицо. Прямой аккуратный нос, обворожительная улыбка, ровные белые зубы. Прямые чёрные брови и невероятные насыщенного серого оттенка глаза. Глубокие, завораживающие, волевые и такие далёкие, холодные, словно ледники в ночной черноте океане.
   Под силу ли ей растопить их? Айрат, сказал, перед ней ни один мужчина не устоит, но он не видел Фрейда. Этого самоуверенного, избалованного женским участием фельдшера, этого женатого Адониса, пристрастившегося к алкоголю. И вдруг её осенило: он несчастен. Определённо несчастен, раз ищет утешение на дне стакана. И виной тому… взаимоотношения с супругой? Неудовлетворённость жизнью? Отсутствие саморазвития? Карьерного роста? Или быть может банальной любви, ласки, внимания? Нет, уж, что-что, а отсутствием внимания он явно не страдает.
   Интересно есть ли у него на данный момент любовница? Дея это допускает. Он из тех мужчин, которые свободно ходят «налево» не испытывая при этом угрызений совести, воспринимая измену, как неотъемлемую часть семейной жизни. Его не заботит мнение окружающих и уж тем более не интересует мнение жены. Жена для него приложение к штампу в паспорте. Женщина, с которой приходится делить быт, не более. Но выходит, что он в принципе не уважает, ни одну женщину, не видит в представительницах противоположного пола личность. Они всего лишь марионетки в его руках — дёргай за веревочки, пока не надоест. А надоест, выбрось.
   Да ведь она обрисовала монстра! Бесчеловечное, жестокое, скупое на эмоции и чувства существо. Неужели она и правда считает Фрейда, — мужчину совей мечты, — таковым? А может, её, как и большинство девушек-подростков тянет на плохих парней? Однако в таком случае она была бы без ума от Дениса. Вот в ком действительно собраны все известные человечеству недостатки.
   Нет, Фрейд не так порочен, как рисует воображение. Он может быть чутким и внимательным, добрым и нежным, но не со всеми. Ему, не достаёт той, которая сможет его раскрыть.
   «Не ты ли, та самая?», — улыбнулась сама себе Дея, и щёки её едва заметно порозовели.
   Она вышла из метро, за десять минут преодолела путь от станции до общежития, где живёт отец и Фрейд. Вынула наушники из ушей, вошла через парадный вход. Взбежала на третий этаж, даже не запыхавшись. На мгновение задержалась на лестничной площадке. Впилась взглядом в висящую на перилах консервную банку-пепельницу.
   Он мог бы стоять здесь в джинсах подчёркивающих его стройные длинные ноги, в наполовину расстёгнутой рубашке или футболке обтягивающей крепкий торс. Медленно втягивать сигаретный дым, поднося к лицу тонкие пальцы с широкими костяшками.
   На его безымянном пальце правой руки кольцо. Тонкий ободок сидит свободно, и когда он опускает руку, знак брачного союза сползает вниз, цепляется за костяшку. Ему не следовало жениться. Он поспешил. Если бы она встретилась ему несколькими годами раньше, он бы отменил свадьбу. Дея в этом не сомневалась.
   Она дважды постучала в дверь комнаты отца, прежде чем вошла внутрь.
   Отец поднялся с дивана, когда она переступила порог. На его простом, чисто выбритом лице просияла искренняя улыбка. Он рад её появлению. Прошёл ей навстречу, обнял, прижал к себе, удерживая в крепких мужских объятиях. И перед тем как отпустить дочь, Макс наклонился к её волосам. Дея ощутила неловкий, смущённый поцелуй в макушку.
   — Так хорошо, что ты наконец-то приехала, — сказал он. Улыбка не сходила с лица. — Вроде бы только неделя прошла, а, кажется, целый месяц тебя не видел. Как ты? Как учёба? Как мама? Братья и сестра? Да ты раздевайся, — помогая дочери снять с плеч рюкзак, сказал Макс. — Я сейчас чайник поставлю. Ты голодна?
   — Нет, я совсем не голодна, — ответила Дея. Она сняла пуховик, вылезла из ботинок.
   Бесцветный голос, заставил насторожиться Макса. Он вгляделся в бледное личико дочери, в тревожные изумрудные глаза. Взгляд её метался по комнате, словно что-то выискивал.
   — Что-то не так? — не удержался Макс от терзающего его вопроса.
   — Нет. Всё в порядке, — попыталась улыбнуться Дея. Она удивлялась собственному разочарованию, огорчению, возникшему из-за отсутствия в комнате отца, Фрейда. И только сейчас в эту самую минуту, в полной мере осознала, сумела себе признаться, что спешила вовсе не к отцу, а к Фрейду. Его одного она хотела видеть. И если бы он встретился ей на лестничной площадке, она бы там и осталась, забыв про отца, про эту комнату, про братьев, сестру, мать и всё на свете.
   — Мне нужно вымыть руки, — говорит она, а сама думает: «Мне нужно в коридор, в умывалку, в кухню, и даже в туалет. Туда где можно столкнуться с Фрейдом. Я должна его видеть».
   Она надевает отцовские шлёпанцы, и уже разворачивается к двери, когда Макс окликает её:
   — Дея! А как же мыло? И вот полотенце ещё. — Он в недоумении. Что-то с его дочерью не так. Она выглядит загадочной. А может она всегда такая? Если быть до конца откровенным он, ведь её практически не знает.
    — Ах, да, — улыбается Дея той же холодной, ненастоящей и будто неживой улыбкой. Протягивает руки, берёт мыльницу и полотенце.
    — Я чайник поставлю. Может, ты пока идёшь до умывалки, и обратно передумаешь и всё же захочешь чаю.
   — Хорошо, — отзывается Дея. За ней захлопывается дверь.
   Она в полумраке коридора с персиковыми стенами и серым линолеумом с рисунком, имитирующим паркет. Лампы под потолком тусклые и холодные. Ей нужно повернуть в правое крыло, чтоб забрезжил слабый дневной свет затянутого серыми облаками неба в два единственных окна этого длинного коридора.
   Она крепко сжимает мыльницу в руках, стискивает цветное полотенце. Сердце разбухает в груди, учащает ритм. Она замирает в полумраке коридора в полушаге от сворота в правое крыло. Кто-то вошёл с лестницы и свернул в левое крыло, удалился, хлопнув дверью комнаты. Но всё это такое далёкое, такое безразличное её бешено колотящемуся в груди сердцу. Единственные шаги, которые достигают слуха, шаги Фрейда. Она их узнала! И они приближаются к ней, отдаляются от умывалки.
    Она не в силах пошевелиться. Стоит, будто пригвождённая к полу, сжимает дурацкую мыльницу. Зрачки расширены и кажется, пульсируют в такт его шагам. Сердце подпрыгивает, застревает в гортани. А шаги всё ближе и ближе. Нужно отойти в строну или отступить на шаг назад иначе он просто налетит на неё, сшибёт. Он идёт уверенно и быстро и в отличие от него она слышит приближающиеся шаги, он же уверен — за поворотом никого.
   «Налетит на меня. Собьёт с ног!», — кричит внутренний голос.
   А шаги всё ближе и ближе.
   И вот он совсем рядом их разделяет угол стены, а она всё так же, не в состоянии сдвинуться с места.
   Предвидя столкновение, Дея вместо того, чтоб прижаться к стене, вздёргивает подбородок, глядит туда, где по её нехитрым расчётом в следующее мгновение должно возникнуть лицо Фрейда. Её глаза широко распахнуты, мягкие губы приоткрываются от глубокого вдоха. Мгновение и на неё налетает Фрейд.
   Его обнажённый, крепкий торс с перекинутым на плече большим полотенцем бьёт Дею точно раскаченная боксёрская груша, и едва не сбивает с ног. Приоткрытые губы Деи впечатываются в грудь Фрейда. Она ощущает ими ещё влажную пахнущую мылом кожу мужчины. Сердце, вдруг вставшее в горле, приходит в неистовство, колотится как бешеное. Она теряет равновесие, её неумолимо клонит на спину, отчего по воле инстинктов она обвивает руки, вокруг талии Фрейда, дабы избежать жёсткого падения. Из рук летит мыльница, она раскрывается, по полу скачет розовый кусок мыла. Фрейд по воле тех же инстинктов подхватывает девушку за плечи, широко расставив ноги, делает два неуклюжих шага вперёд, тем самым ловя равновесие и удерживая Дею на весу, не давая упасть ни ей ни себе. Со стороны они похожи на двух неопытных танцоров впервые узнавших, что такое танец и сразу взявшихся за освоение самых сложных элементов.
    — Не ушиблась? — после короткого рассматривания своей жертвы, выпрямляется, и помогает Дее принять вертикальное положение, спрашивает Фрейд.
   Он не ожидал её увидеть и уж тем более не хотел сбивать девушку с ног. Однако он бы слукавил, если бы сказал, что встреча с ней не обрадовала его и не взволновала очерствевшее, потерявшее способность к проявлению эмоций сердце. Впрочем, заметив страх и быть, может даже отвращение в больших зелёных глазах он пожалел об этой встрече. Присев за мылом Деи выпавшим из мыльницы, он краем полотенца, что висело на плече, прикрыл рот и нос, желая скрыть безобразие, оставленное дверным косяком.
   Как бы он ни старался, Дея уже заметила его изуродованные губы, глубокую ссадину на переносице. И надо признать её это зрелище действительно напугало.
   — Что с тобой? — глядя Фрейду прямо в глаза, спросила она. Голос её, как и руки и нижняя губа дрожал. — Кто тебя? — задала она следующий вопрос, представляя безжалостных ублюдков избивающих Фрейда.
   — Никто, — сквозь полотенце и поднесённую к нижней части лица пятерню, ответил Фрейд. Он поднялся, подал Дее мыло уложенное в мыльницу.
    Она взяла пластиковую коробочку трясущимися пальцами, прижала к груди, точно живого зверька, нуждающегося в помощи. Огромные изумрудные глаза, пронзающие грозовое небо радужек Фрейда, заблестели от слёз. Две крупные прозрачные слезинки покатились по побледневшим щекам. Она попятилась назад, а затем, громко всхлипнув, развернулась и бросилась в комнату Макса.
   — Дея!? — только и сумел выдавить из себя поражённый до глубины души Фрейд, непонятным ему, поведением девушки.
   «Господи, да я же напугал её», — он, было, бросился за ней, когда дверь их комнаты распахнулась в коридор вышла Алёна, а из-за поворота на лестничную площадку показались тесть с тёщей.