Горькие на вкус мечты

Глава 25

   Дея ворвалась в комнату, словно за ней кто-то гнался. Захлопнула дверь, привалилась к ней спиной. После чего удерживая мыльницу прижатым к талии локтём, заперлась на внутренний замок, на случай если Фрейду захочется догнать её, вбежать в комнату друга.
   Макс, наблюдавший эти короткие секунды страха, стоял в оцепенении не в силах ни пошевелиться, ни вымолвить и слова.
   Дея же спрятав лицо в ладонях, разрыдалась. Перед внутренним взором стояло изуродованное лицо Фрейда. Его разбитые, распухшие губы, нос с содранной кожей на переносице. Нет, она не из робкого десятка и подобные признаки «мужественности» обычно не вселяют ужас. Она не испытывает отвращения но и не бывает равнодушна. Драки вызывают внутреннюю тревогу, сопереживание, жалость. В общем, она переносит рукопашные разборки относительно спокойно, если дело не касается родного или близкого по духу человека. Фрейд ещё не стал ни близким, ни родным ей человеком, однако его присутствие заставляет сердце выпрыгивать из груди, а отсутствие вызывает тоску. Поэтому его боль тронула её нутро, задела струны души и возможно парочку порвала.
   Глядя на разбитые губы Фрейда, она видела тот злополучный вечер, когда стала свидетельницей вспышки гнева Камиля. Старший брат велел Айрату поменять резинку на шланге стиральной машинке — она протекала. Айрат тогда ездил на дачу с семьёй Вадима, из-за чего не успел выполнить данное братом указание. И надо же было именно в тот вечер Марселю опрокинуть на себя банку с вареньем, испачкать брюки и джемпер, которые он мигом снял и пока никто не заметил промаха, запихнул стирать.
   В итоге семья Бахитовых залила соседей снизу. Сосед пришёл в тот момент, когда только-только вернулся Камиль с полигона. Уставший, злой, измотанный трехдневным пребыванием «на природе», он, молча, выслушал соседа снизу, после чего накинулся на Айрата. Камиль осыпал брата отборной бранью, которую Дея слышала, пожалуй, впервые. И когда она пошла в гостиную, где проходил «разбор полётов», Камиль уже заведённый до предела, стиснул пальцы в кулак, поднёс его к лицу Айрата, отвёл назад и стукнул, угодив брату в левый угол рта. Всё произошло так быстро. Айрат не понял, почему оказался лежать на полу. Что его сбило с ног? Звук удара: короткий, жуткий, сочный, хлёсткий.
   Дея закричала. Она визжала, закрывая себе рот ладонями. Глядела на лежащего на полу, потерявшегося Айрата, на его согнутые в коленях ноги, вытянутые перед собой руки, на склонившегося над ним Камиля. Повторный удар, глухой, сухой. Она слышит стон боли Айрата и его тихий, жалобный плач. Слышит своё бесконечное: «ПожалуйстаПожалуйстаПожалуйса»…, —вырывающееся сквозь надрывный плач. И грубое: «Заткнись», — брошенное Камилем в её сторону.
   Эта сцена наложила огромный отпечаток на ещё не сформировавшуюся психику. С тех пор Дея не выносит насилия. На дух не переносит бокс, бои без правил и прочие виды спорта хоть отдалённо напоминающие драку. Вот почему увидев разбитые губы Фрейда, она поддалась охватившей разум истерике. Воображение помимо того, что подкинуло картинку из недавнего прошлого, так ещё нарисовало новую. Фрейда в ней избивали с той же холодностью и жестокостью, с которой не так давно Камиль набросился на Айрата.
   Что бы могло случиться с Деей, этой ранимой, сопереживающей чужой боли девочкой узнай она, что мужчина, поселившийся в её душе, сердце, разуме, склонный к тому же насилию, что и Камиль? Что бы сделала она, увидев, как в порыве пьяной ярости Фрейд хватает, жену за волосы, тащит через всю комнату и также превращёнными в кулак пальцами оставляет на лице женщины кровавую отметину? Эти вопросы так и останутся без ответа. Ведь, к сожалению, а может быть и к счастью, Дея безвестна в этих вопросах.
   Макс с минуту стоит в растерянности, глядя на дочь, не понимая причину её слёз, не зная как себя вести в подобных случаях. Неужели её кто-то обидел? Ударил? Не может быть. Кто полезет драться на пятнадцатилетнюю девочку в семейном общежитии? Бред какой-то? Боль не физическая. Но от чего она тогда плачет? От чего обычно страдают девушки?... Комплексы! Они страдают из-за полноты! Но Дея стройная, даже худая! Из-за красоты? То, что они страшные? Но Дея красавица. На неё все парни оборачиваются и даже мужики. Может в школе чего?...
   Мысли проносятся в голове Макса со скоростью света. А он не может ухватиться ни за одну из них. Эх, вот бы Фрейда спросит. Уж он этих баб и вдоль и поперёк знает с их тонкой психологией.
     — Дея, — Макс делает осторожный шаг к дочери.
   Прижавшись плечом к дверному косяку, Дея продолжает плакать, спрятав лицо в ладонях. Плечи её под безразмерной чёрной толстовкой дрожат.
    — Деечка, — делает новую попытку Макс. — Солнышко. Доченька, скажи папе, что случилось? Я всех сейчас пойду, порву, кто тебя обидел.
   — Пожалуйста, — отзывается Дея, — только не надо никого трогать.
   Макс подошёл к дочери, аккуратно убрал тяжёлые пряди длинных прямых волос, закрывающих лицо девочки:
   — Хорошо. Ты только не плачь.
   Дея подняла на него большие мокрые, но потрясающие яркие глаза, сделала два неуверенных шага, уткнулась лбом в плечо Макса.
   Он улыбнулся, обнял её, погладил по спине. Такая хрупкая, маленькая, беззащитная. Моя девочка. Дочка. Господи, почему твоя мать так долго скрывала тебя от меня?
   Когда Дея немного успокоилась, устроилась на диване с ногами, Макс вручил ей чашку с чаем, присел рядом. Вновь спросил, что вызвало этот слезливый приступ?
   — Жалость, — ответила Дея, глядя в телевизор.
   Макс молчал, он не знал, что конкретно имеет в виду дочь. Кого она пожалела или что?
   — Взрыв эмоций, — вновь заговорила Дея. — Сострадание, сопереживание, чувство несправедливости, незащищённости, даже беззащитности к чьей-то жестокости.
   Макс впился глазами в профиль дочери. Пальцы его покоящиеся на коленях задрожали. Неужели она говорит о насилии? Над моим ребёнком кто-то надругался, и она боится в этом признаться. Однако чувство грызёт, сжирает её изнутри, ищет выхода или просто медленно убивает?
   — Дея, скажи четно, — голос Макса дрогнул. Он сглотнул. — Тебя кто-то обидел?
   Дея повернулась к отцу, внимательно поглядела в глаза. Серые, но, ни как у Фрейда. Эти бледные, выцветшие, пустые.
   — Я имею в виду…. Какой-нибудь мужчина…. — Заикался Макс. — Он домогался тебя…. — На лице его выступила испарина, щёки залила краска смущения.
   — Никто меня не домогался папа, — отрезала Дея. Если только Денис. — Я плакала от жалости к Фрейду.
   — Фрейду?! — округлил глаза Макс. — Илюхе? Фрейдину Илье? Моему соседу? Фельдшеру?
   — Да, папа! Да. К Фрейду, — подтвердила Дея. — Его кто-то избил. — Голос её дрогнул, она закрыла лицо ладонями, вся сжалась.
   — Господи, Дея! — воскликнул Макс. — Ты действительно так сильно расстроилась из-за его разбитой рожи?
   — Папа! — вынырнув из сложенных лодочкой ладоней, крикнула Дея. Во вновь влажных глазах читался укор.
   — Прости, прости, — заторопился Макс. — Лицо.
   — Откуда в людях столько жестокости? — спросила она, едва опять не зарыдав. — Почему ты улыбаешься?! Что смешного в избиении?!
   — Деечка, ты конечно права, — не в силах сдерживать улыбку заговорил Макс. — В избиении нет ничего смешного…
   — Тогда, почему, ты смеёшься?
   — Да, потому, что Фрейда никто не избивал. Солнышко, он сам виноват. Дядя перепил и не рассчитал своих сил. Он упал, налетев ро…э… лицом прямо на дверной косяк. Свидетелей целая общага!
   — Это правда? — прищурившись, спросила Дея.
   — Конечно, правда. Можешь у него сама спросить. Он сегодня сюда заглянет.
   — Откуда ты знаешь? Что он придёт?
   — Так, он пока в синей яме, — пояснил Макс. — У него здесь «пузырь».
   Дея поднялась с дивана, унесла кружку на стол. Опустилась на табурет у стола, облокотилась на стол, уронила голову на руки.
   «Вот значит, кого ты выбрало», — обратилась она к собственному сердцу. «Колотишься как бешеное, когда он рядом. А ты хоть знаешь на кого запало? На человека, который по жизни в синей яме! Знаешь, что это значит? Да то, что у него «пузыри» по соседям спрятаны! После содержимого, которых, он в дверной косяк не входит! Падает прямо издалека с разбегу!».
   Нужно убираться отсюда. Возвращаться домой. И впредь созваниваться с отцом и приезжать к нему в те часы, пока Фрейд на работе. Нужно вычеркнуть его из ума и сердца, из памяти и мыслей. Забыть. Как любит повторять мама: «Плюнь и растопчи!». Да, Дея это единственное правильное решение. Забыть, навсегда, вырвать из сердца.
   Она вынула из кармана телефон. Сняла блокировку. Нужно написать Айрату, чтоб он позвонил. Тогда она ответит на звонок, а после скажет отцу, что звонила мать, и ей нужно вернуться домой.
   Она набирала текст сообщения, когда в дверь постучали.
   Дея оторвалась от телефона, взгляд её впился в дверь, на ручку, которая шевельнулась. Кто-то пытался открыть дверь, но не смог, ведь Дея закрылась на внутренний замок.
   Она знала, кто за дверью по гулким ударам собственного сердца, этого безжалостного предателя.
   Макс подошёл к двери, повернул замок, открыл и засмеялся, глядя на возникшую в дверном проёме знакомую фигуру.
   — Что, трубы горят? — продолжал веселиться Макс. — Заходи, щас похмелю. Избитый ты наш.
   Но Фрейд его не слушал, да и не слышал. Он вообще, казалось, не заметил друга. Едва дверь открылась, он влетел в комнату соседа и замер на пороге.
   Он поймал на себе встревоженный взгляд Деи, рука машинально взлетала ко рту, прикрывая изуродованную часть лица. Сердце ускорило ритм. Зажгло участок кожи на груди — прикосновение губ девушки. Лицо вспыхнуло, но глаз он не отвёл. Бесстыжий взгляд блуждал по лицу девушки, ласкал мягкие губы, тонул в изумрудных, бездонных океанах.