his empire

19

- Я удивлен, что она тебе поверила, - хмыкнул Мирон, присев напротив. - В принципе, это против прописанных в уставе, которым можно подтереться, правил, но... Какая, по сути, разница? Мы подплываем, поэтому одевайся.

- Ты не будешь давать мне пизды за это все? - прямо спросила Арина, подтягивая к себе верх от купальника.

- А смысл? - усмехнулся мужчина. - Адекватный человек все равно тебе не поверит, как и кому-то из нас, поэтому, мягко говоря, поебать.

- По-моему, мне очень повезло с наставником, - вздохнула девушка, медленно поднимаясь с полотенца.

- До тебя это дошло только после часа на яхте? - вздернул бровь Федоров. - Весьма заторможенный мыслительный процесс, смею заметить. Тормозной жидкости бахнула?

- Ты всегда смешиваешь лексикон гопника с манерой изъясняться, словно аристократ, который отпыривает мизинец, когда пьет чай?

- Не, ты реально навернула литрушку, - рассмеялся Янович, - Или на тебя только сейчас снизошло прозрение?

- Перестань язвить, пожалуйста, - вздохнула Малокровная. - Я просто пытаюсь понять что и к чему.

- У меня один вопрос, ответ на который я бы хотел получить в течении дня, - серьезно проговорил он. - Зачем ты давишь в себе способности? Нет, мне проебом, какие они, хоть цветочки выращивать, насколько они сильные и так далее. Зачем ты их подавляешь?

- Ты когда-то чувствовал в себе силу, способную причинить боль твоим близким?

- Бля, ты серьезно? - закатил глаза Мирон. - Выключи в себе актрису мыльной оперы с вечной трагедией по поводу её отличия от других, - мужчина вздохнул. - Моя сила, если это можно так назвать, уничтожила многих дорогих и не очень мне людей, поэтому, блять, я уже об этом даже не задумываюсь. О горе других, о тоске родственников убитого мной, потому что знаю: это можно пережить.

Федоров все еще шатается по городам, нервирует мир, воздвигает свой Карфаген, который, в итоге, все равно сгорит, ведь в один прекрасный день, в очередной раз выползая из бара пьяный даже уже не мясо, и, падая лицом в канаву, увидел всю грязь окружающего его мира, на который он раньше, в силу своего высокомерия, не обращал внимания. Голодные дети, дешевые девушки, полумертвые бездомные, надменные ничего не достигшие парни и он, жалкий и бухой, в слякоти с ног до головы, в дорогом фраке покойного отца и острыми клыками, что жаждут крови. Трудно понять, что из этого всего страшнее и ужаснее. Тогда Мирон встал на ноги и, отряхнувшись, а, по факту, просто размазав грязь по одежде, шатаясь, поплелся к своей карете.