his empire

25

- Фейерверки? Федоров с ума сошел окончательно?

- А ты все еще считал меня адекватным? Мне нравится твоя наивность, малыш.

- Он у меня в голове! Он... Я слышу его!

Все давно привыкли к маниакальной тяге Мирона к крови и боязни: ему нравилось чувствовать на губах металлический и ощущать вязкий и липкий страх внутри окружающий - мужчина с удовольствием копался бы в органах людей в таком состоянии, но это протеворечило любым нормам морали современного мира. Да, Федоров ничем не лучше той шестерки в заброшенном храме - только он смог приспособиться к окружающей среде, что его даже приняли за своего. И ему ни капли не жаль, что никто из его друзей никогда, блять, не узнает, насколько же сильно отличается его природа от их: эта тайна не будет раскрыта даже перед смертью вышеупомянутых.

Ветер становится еще сильнее, когда Мирон выходит из своего укрытия, кланяясь воинам Совета - Руд наблюдает за этим со стороны, не вмешиваясь: ему уготовили самую тяжелую миссию в плане моральном. Да, вампиру должно быть все равно - только приставить к виску Арины дуло пистолета с специальной пулей, примерно, равно смертному приговору, подписанному легкой рукой и с улыбкой. Мужчина обещал, что это вернет его в человеческий облик - Ваня почему-то был уверен, что тварь внутри когда-то одержит верх, что самое страшное с Федоровым уже давно произошло.

- Совет предоставляет вам выбор: добровольно склонить головы или...

- Война, - кивнул он, усмехнувшись. - Начинайте, я взгляну на это.

До него не долетят пули, не доедут танки, потому что он же, блять, Митра Седьмой, хотя, как его уже заебало это имя. С далекого 1703 года, когда он валялся в грязи в парадном костюме, вызывал лишь смех со стороны молодых девушек у заведения, а сейчас-то что? Сомнительное удовольствие не полюбить за почти три с половиной века, но прослыть знатным гулякой, сколотить состояние, стать тем, кем пугают всех новых вампиров. Почему-то с этими мыслями Мирон готов добровольно сложить оружие, которого у него нет, поднять руки и словить все пули неубиенное тело, но, поднимая голову, замечают среди боевиков Арину в легком платье с красными пятнами.

- Убей их всех, - непринужденно пожимает плечами она и резко исчезает.

Все пули летят обратно. Могущество губит рассудок, власть пачкает руки, а у него это все вместе - мужчина с умалишенной улыбкой лежит в ванной с кровью и, кажется, чувствует себя лучше некуда. Огурцов на глазах не хватает. Пока Арину прячут на первом этаже какой-то трущобы, в пятиста метрах от этого погибло человек пятьдесят, которые продолжают получать пулевые сквозные ранения из-за бешеного дирижера перед ними, который бездумно имитирует движения руководящие оркестром. Из пуль. Из кусочков металла, предназначенных ему, но так и не достигших своей цели, как и большинство людей в этом мире.

- Мирон, - проговорил Ваня, - По-моему, они уже мертвы. Им хватит.

- Уверен, ты слышал, что в нашей филармонии скоро концерт органа, - вздохнул мужчина, продолжая двигать руками. - Жаль, что не получится сходить. Ребят, мы здесь закончили. Собираем вещи и летим в Катманду.

- И что играет?

- Токката и фуга ре-минор, - пожал плечами Федоров. - Эта часть моей души любит классику, а не сраный гуччи гэнг, гуччи сквад.

Вообще именно эту композицию он потребовал себе на первые похороны, начав махать руками прямо в гробу, и неожиданно для самого себя восстал из мертвых. Можете верить, можете нет, но он явно не планировал жить лишние двести, надеясь уйти красиво, со вкусом и лоском того времени - сейчас же Мирон готов предложить себя смерти в качестве ее амбассадора. А почему нет? Парламентер из него хуёвый, исполнитель - безответсвенный, а вот внезапно начать убивать всех и вся без суда и следствия - это легко, это пожалуйста.

- Знаешь, порой, даже не очень-то понятно, что из этого лучше, - сказал Ваня, наблюдая за тем, как Федоров снова превращается в обычного человека. - А зачем ты просил меня убивать Арину? Ты спокойно возвращаешься в привычный облик.

- До поры, до времени, - выдохнул он, отключив микрофон. - Существует легенда о чудовище, которое жило в лесу, имело огромные золотые запасы. У него были черные глаза, шрамы на щеках, руки в полосах, и никто не воспринимал его, как спасение - только как угрозу.

Мирон, к сожалению, не расскажет продолжение, где говорится о девушке, которую у зверя отобрали, забрав последнего на казнь, не вспомнит, что после этого чудовище стало вовсе не чудовищем, покорно склонив голову, и точно не посвятит Ваню в подробности смерти обоих, потому что все происходит практически по сценарию предания.