roseraie [18+]

trente huit

Запах ладана тонким слоем отпечатался на пальцах девушки, когда она, сидя на скамье, стала вертеть в руках свечу. Солнце проникало сквозь окна, украшенные витражом, и отбрасывало цветные блики на стены. Откуда-то сверху раздавалось приятное хоровое пение, которое сладко убаюкивало. Но Беатрис сидела как на иголках и при этом опустошенная. Церковь служила для нее местом для успокоения души, но в эти колючие зимние дни все шло совершенно неправильно.

Февраль подкрался так же неожиданно, как Смерть подошла к порогу дома Голденроузов и бесцеремонно нарушила весь порядок вещей. Аделаиды не стало в одну из самых холодных ночей прошедшего месяца. Утрату переносили тяжело абсолютно все, но больше всего Бриар. Он винил себя, что не смог защитить любимую женщину, не смог оградить от невзгод, о чем обещал в своей клятве в день их венчания. Это было слишком тяжело для него, будто кто-то насильно отделил часть его души и тела, оставил калекой без права на восстановление. Бриар был сломлен, подавлен, но ему приходилось изо всех сил держать себя в руках, чтобы оставлять на плаву бизнес и своих детей - самое ценное, что у него осталось. Насколько плохо бы ему не было, как бы не кровоточило его горячее сердце, он не показывал этого, так как должен был подавать пример. 

Беатрис видела все страдания отца, несмотря на всего его неоценимые усилия и старания. Она сама винила себя. За то, что позволила матери повлиять на выбор между ней и новорожденной Розалиной. За то, что была плохой дочерью, которая даже не пыталась понять Адель, узнать о ней и ее жизни хотя бы чуть больше. Только на смертном одре мать решила исповедаться перед дочерью. 

Бее было больно смотреть на отца, что не меньше корил себя, и на маленького Питера, чье сердечко хоть и смогло склеиться воедино, но все еще скулило; иногда он приходил к сестре со слезами на больших карих глазах (как у его матери) и плакал у нее на коленях. Но еще больнее было видеть свою младшую сестру, на которую девушка смотрела как на отвратительного рыжего цыпленка. Осознавать, что из-за нее не стало Аделаиды было невыносимо, как и то, когда приходилось брать ее на руки по просьбе Холли или отца, когда те не могли успеть за нуждами ребенка. Беа смотрела на нее как на врага, истекала желчью и закипала от злости. Розалина казалась маленьким комочком зла, который готов был разрушить всю её жизнь.

Сейчас Беатрис сидела в церкви и смотрела на лики святых. Она пришла, чтобы понять что-то для себя. Девушка лишилась веры, ведь ее мольбы и плачь никто не услышал. Никто не пришел ей на помощь. Ее мать мертва. И был ли смысл в этих свечах, молитвах и вере? Наверное, был. Все это дарило надежду, опору, но и то, и другое оказалось мнимым. Во что теперь ей было верить? Беа не могла дать ответ на этот вопрос. Она просто наблюдала за прихожанами, за тем, как они слушают проповедника, складывают руки в безмолвной молитве, исповедуются. Сейчас это казалось ей странным и непонятным, но недавно каждое воскресенье она сама делала все то же самое, и по итогу все оказалось безрезультатным. Тяжесть мира просто свалилась на нее и ее семью. Беатрис сетовала на несправедливость и жестокость, не понимала, за какие грехи ей досталось столько невзгод. Прошлый год закончился смертями, новый ей начался. Что же ожидает ее дальше на этом тернистом пути? Покой или еще более жестокая жатва?