Я, мой Бубзиг и собака

7. Борщ

Как я уже рассказывал, Бубзиг лет пять назад работал в России примерно две недели. За эти две недели он был кормлен как в разных ресторациях, так и в гостях у представителей принимающей стороны. И эти две недели стали для Бубзига синонимом разнузданного гастрономического кутежа. Вспоминая Россию, Бубзиг закатывает глаза, причмокивает губами и зовет в свидетели какого-то святого (кажется, Франшику, но я не уверен). Это означает, что русская кухня произвела на него неизгладимое впечатление.
Когда выяснилось, что в плане кухни руки у меня растут из правильного места, Бубзиг принялся меня шантажировать, требуя изготовить то, что ему полюбилось. Он перечислял, что полюбились ему «кусочки теста с мясом внутри, название сложное», суп из капусты и других овощей (путем расспросов я угадал «щи из кислой капусты»), «салат, где много-много всего, и он разноцветный, и горох», и - «панкейки тонкие и чтобы в них всякое заворачивать». Поскольку человек я ленивый, уламывал он меня долго, прибегая даже к пыткам, моральным и физическим, запрещенным конвенцией ООН. В условиях совместного серфа это было весьма опасно. Под гнетом опасности и уговоров я потихоньку сдавал позиции и как-то раз, решив сделать сюрприз, до четырех часов ночи лепил на кухне пельмени и вареники с картошкой, стараясь сильно не шуметь и не будить отбросившего все четыре лапы после серферного заплыва Бубзига. Пельмени пошли на «ура», на такое «ура», что были съедены за полтора дня ВСЕ (а их было много). То есть, Бубзиг завтракал пельменями, обедал пельменями, на полдник у него были вареники, а на ужин – пельмени и вареники. «Уговорив», таким образом, первую партию русской кухни, Бубзиг принялся пуще прежнего смотреть на меня грустными глазами, и я капитулировал. Я сделал ему Оливье. Контейнер с вожделенным продуктом по размеру примерно напоминал тазик, но Бубзигу хватило этого всего на два дня, ибо питался он по уже опробованной пельменями схеме: три раза в день, плюс полдник (и перекусить перед сном). После оливье я решительно пресек попытки воздействовать на меня печалью во взоре и держался примерно месяц. Но не таков мой друг, чтобы сдаваться после месяца осады! Он – спортсмен. Он занимается йогой. А это значит, что ни выдержки, ни терпения, ни настойчивости ему не занимать. И он меня дожал, да.
- Я приготовлю тебе суп. Но не тот, который ты ел, а чуть-чуть другой. Вкусный.
- Но тоже русский? – ревниво спросил Бубзиг.
- Русский, - успокоил я. И Бубзиг принялся крутиться под ногами, высматривая, из чего я планирую приготовить ему корм. Мясо, картошка, капуста, морковка и лук были ему понятны, и он успокоенно расслабился. Не заметил он самого главного: свеклу. Невзначай оказываясь поблизости от кастрюль в процессе приготовления, Бубзиг шумно втягивал носом, закатывал глаза и опять звал святого, словно тот обязательно должен был бы полюбоваться готовящейся трапезой. Стол накрывал мой дружище самостоятельно, нетерпеливо гарцуя и сглатывая слюни. И вот я принес кастрюлю с ароматнейшим борщом, взял тарелку жадно смотрящего на меня Бубзига, уже заправившего салфетку за шиворот, и...
- А... ппппочему он ккккрасный? – уставился на меня Бубзиг. В детстве он заикался, и несмотря на то, что победил этот недуг, в минуты сильных душевных волнений он внезапно теряет гладкость речи.
- Потому, что это Борщ, - сурово сказал я, - Борщ по-московски. Название такое. Блюдо. Русское. Ешь.
Бубзиг подчинился, опасливо пробуя первую ложку. После этого я моргнул, а когда глаза снова открылись, Бубзиг уже облизал ложку и виновато шмыгнул носом. Опасный красный суп ему понравился. Я иногда радуюсь, что друг мой часто работает в другой стране, иначе бы он поселился на кухне и ежедневно заставлял бы меня готовить ему пельмени, оливье и борщ. По очереди. Или каждый день, для трехразового питания: наутро оливье, на обед борщ, а на ужин пельмени. И блины на полдник, да, как же я забыл...