Гражданская война в корне изменила царскую Филофию. Виктор Дарковски, успешный журналист, некогда бежавший за границу, возвращается на родину, надеясь залечить душевные раны. Но ему ещё предстоит побороться за спокойствие. Призрак умершей возлюбленн...
Раз застыл пред тобой я, значит, небо того желало,
Значит, средь сотен иных безумцев
Ты безумен был в чём-то менее,
Но судить мою душу не твоих рук умение!
Ты на небе, как я на земле, - проходимец,
Среди тысяч талантов жалкий паршивец,
Твоя власть надо мной - смех лукавый,
Ты меня отпусти: на земле не найдется правых...
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
Регенерация затянулась. И в какой-то момент Виктору показалось, что вечное тело сломалось и теперь боль поселится в нём навсегда. Виной тому, конечно, была святая вода, которой Реми щедро напоил его: Виктор шипел, отбивался из последних сил, но кто-то из членов литсодружества милостиво разжал Дарковски челюсти. В моменте тошнота пощадила его, зная, как важно покойно выдохнуть в преддверии ада, но после захлестнула нещадно. Дарковски рвало сначала ужином, затем кровью; он чувствовал, как нутро сводит в коротких спазмах и всё его существо пульсирует в такт, охваченное жаром сумасшествия.
К утру сошли только синяки. Виктор с трудом отодрал от кожи рубашку: рана на груди взирала на него из-под запекшейся крови, только-только начала покрываться коркой, болезненно стянутая напряжением, - жуткое зрелище, заставившее застыть в беспамятстве посреди холодной утренней тишины, коротко, но мучительно ясно осознать существенность произошедшего. И в тот момент, когда Виктор наклонился над раковиной, нещадно марая алыми разводами всё, что попадалось под руки, кто-то особенно настырный сорвал с петель дверь студенческой ванной комнаты.
