Гражданская война в корне изменила царскую Филофию. Виктор Дарковски, успешный журналист, некогда бежавший за границу, возвращается на родину, надеясь залечить душевные раны. Но ему ещё предстоит побороться за спокойствие. Призрак умершей возлюбленн...
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
- Ну и зачем это? - Виктор застыл в дверях, растерянный и уставший, торопливо стянул ботинки и прошёлся по комнате, оглядывая царивший кругом разор.
Вита сидела на краю кровати: ноги в завивку, залитая вином рубашка Виктора поверх голого тела, красные глаза в пол. Она держала папиросу в дрожащей руке - ни то курила, ни то просто давилась дымом - и упорно молчала, делая вид, словно никого окромя её самой не было в комнате.
- А с головой что? - неловко спросил Виктор, опасливо оглядывая волосы Виты, которые теперь криво остриженными прядями торчали во все стороны; одни из них доставали плеч, другие хохолками топорщились у ушей. - Хотела постричься, так я бы дал денег. Невелика проблема.
Волосы нашлись в ванной: слипшейся массой лежали по краям раковины, остатками расползлись по полу, прилипли к влажной плитке.
- Могла бы и убрать за собой, - буркнул Дарковски, сгребая золотистые пряди и выбрасывая их в мусорную корзину. Оттуда на него печально смотрели ножницы и ещё один клок волос.
Вита поднесла к губам папиросу и сильнее прежнего закашляла. Лицо её, розоватое, влажное от слёз, вгоняло Виктора в ступор: ему никогда не приходилось видеть Виту такой ни в Эвином теле, ни в собственном. Даже будучи наголову разбитой, она умудрялась сохранять самообладание, а теперь от него остался только окурок в пепельнице и синяки на коленях.
- Я ведь просил тебя не брать мои вещи... - Виктор принялся собирать разбросанные по кровати папиросы, всё также искоса поглядывая на Виту, боясь случайно задеть её рукой или словом, однако молчать или просто уйти не мог.
