Гражданская война в корне изменила царскую Филофию. Виктор Дарковски, успешный журналист, некогда бежавший за границу, возвращается на родину, надеясь залечить душевные раны. Но ему ещё предстоит побороться за спокойствие. Призрак умершей возлюбленн...
Ты неустанно говорила о вечности, высоких материях, заоблачных идеалах,
И, даже когда за окном было сумрачно, где-то в мечтах окрылённо витала,
А в баре у площади чернее ночи полы: они навевали мне мысли - совсем не мечты;
Я под шинелью скрывал изможденные руки, одного лишь боясь: выражения скуки
На устах твоих и снующих глазах. Я одно лишь таил: что душа моя бедная,
Словно жалкий бродяга на площади, казалось, вольный, но ногами к тебе приколоченный,
И я оделся стыдом, и руки шинелью укутал; а ты говорила о вечности с холодным, синеющим трупом...
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
Эва уснула под утро, приняв болезненно ломаную позу и заняв собой весь диван в гостиной. Через полчаса тревожных подергиваний пальцами левой ноги, которую девушка закинула на ручку дивана, предварительно стянув тугой чулок, Эва начала бормотать что-то быстро и взволнованно. Реми присел на пол подле неё, пользуясь возможностью вглядеться в давно знакомое, но теперь казавшееся совершенно чужим лицо, осторожно, прямо-таки боязливо погладил "чужестранку" по руке. Эва поморщилась, сжала губы, чем испугала Реми безумно: заставила его отскочить в сторону и приняться суетливо мерить шагами комнату. "Вот сейчас Она откроет глаза, сейчас проснётся... - Колотилась в его голове мысль. - И скажет что-то язвительное... О! Она непременно найдёт, что сказать". Но Эва продолжала лежать неподвижно. Мало того, расправилось в спокойствии её прелестное личико, выровнялось дыхание и рваные слова иссякли.
Реми постоял в тишине комнаты, взбудораженный столь сомнительной победой, затем настороженно уставился на спящую девушку, боясь теперь и взглядом её тронуть. Дыхание Эвы успокаивало, заполняя ненавистную квартиру живым, еле бившимся звуком, и Ришар затих, не желая заглушать его, не дыша настолько долго, насколько позволили лёгкие. Прикоснулся к коже дивана близ Эвиных волос, пытаясь отыскать её тепло, быстро отдернул руку; однако спустя минуту уже вновь сидел на полу, напротив чужого лица, уткнувшись носом в собственные колени и трусливо выглядывая из-за них.
