Я исписался: да и такое возможно!
Ты вышла за дверь, а я остался,
Тобою разбитый неосторожно,
Я остался с печатью любви на губах,
Остался в списке забытых —
В твоих надоевших рабах...
- Вы опять опоздали, - произнёс Реджи Абель, главный редактор "ПроВестника", пропуская Виктора поперёд себя и торопливо запирая дверь кабинета, словно в этом была необходимость. Дарковски на секунду почувствовал себя если не преступником, то крайне неуловимой натурой, удержать которую могли только дубовые двери со стальными замками. - Ваша непунктуальность начинает меня беспокоить. Выражаясь честнее, раздражать. - Произнеся это, Абель плотно стиснул губы так, что они практически исчезли с его лица, и Виктор понял: честностью и не пахло.
Тем утром главред "ПроВестника", привыкший по утрам нежиться в тиши кабинета, дожидался Виктора прямиком у входа в редакцию, желая своими глазами запечатлеть, как Дарковски появляется на пороге позже положенного. Судя по сконфуженным лицам других работников журнала, которые в присутствии Абеля работали особенно скрупулезно, стоял он долго, с самого начала рабочего дня, боясь отлучиться хотя бы на минуту и упустить злостного нарушителя. Впрочем, даже если бы Виктору повезло проскользнуть незамеченным, то покрывать бы его никто не стал. На Дарковски доносили самые разные сотрудники, начиная с дотошного заместителя главного редактора, заканчивая безобидными на вид уборщицами, - все оказались до скрипа зубов участливыми ни то из желания соответствовать представлениям о "новом гражданине Филофии", ни то из личной неприязни к Дарковски. Последняя была столь очевидна, так остервенело рвалась в глаза, что становилось трудным её не замечать.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Мы и прочие изверги
FantasyГражданская война в корне изменила царскую Филофию. Виктор Дарковски, успешный журналист, некогда бежавший за границу, возвращается на родину, надеясь залечить душевные раны. Но ему ещё предстоит побороться за спокойствие. Призрак умершей возлюбленн...