Тёмная [Тэнни]

5

Дженни

Я лежала в отведенной мне комнате и смотрела в потолок. Мысли то рассеянно разбегались в разные стороны, то возвращались всем скопом, прокручивая события вечера. Крики в столовой были слышны мне даже на третьем этаже. И злой топот ног по лестнице, и громкий хлопок дверью. Тяжело было сказать, кто с кем не сошелся во мнении, но причина была настолько очевидна, что я только зябко поежилась под своим одеялом, вслушиваясь в происходящее – не зазвучат ли сейчас шаги и на моей лестничной клетке, не откроется ли дверь, и не скажут ли мне выметаться. Не сказали. В доме еще довольно долгое время была слышна возня отходящего ко сну семейства – негромкий шум воды в ванной, которая, судя по всему, находилась практически подо мной, приглушенные женские голоса. Мужского слышно не было. А когда все окончательно стихло, я вдруг поняла, что не могу уснуть. Нет, есть мне не хотелось, несмотря на то, что я так и осталась без ужина. А вот вымыться – хотелось до невыносимого зуда в теле. Принять нормальный душ, одной, с горячей, а не полутеплой водой, постоять под ним, сколько хочется – а не пока тикает секундомер, смыть с себя весь этот год содержания в изоляторе. Я лежала, сражаясь с этим желанием, больше часа, и в итоге все же не выдержала. Все уже наверняка видят третий сон. Я быстренько, туда – и обратно. Халата государственная щедрость не предусматривала, поэтому в коридор я высунулась, как была, в сорочке, прижимая к груди полотенце и гигиенические принадлежности. Тишина и темнота. Слух меня не подвел, и дверь в ванную я угадала с первой попытки. Это были прекраснейшие полчаса моей жизни за весь последний год. …и надо ж было светлому все испортить! Признаться, в первые мгновения я не на шутку испугалась. Сначала – когда, выйдя в пустоту коридора, чуть не налетела на живое препятствие, потом… потом – когда увидела этот взгляд. Нормальный заинтересованный взгляд нормального мужчины при виде все равно что обнаженной женской груди. В горле пересохло и колени подкосились. Я торопливо запахнула полотенце, а в голове уже вовсю варилась паническая мешанина из мыслей. Боже правый, вот уж о чем год содержания в женском изоляторе заставляет позабыть, так это о том, что ты – женщина. Да еще и, спасибо матушке-природе, вполне себе привлекательная. И беззащитная. Лишенная магии, отданная практически во владение. Что я смогу сделать, если светлый ко мне полезет? Ничего. Никто не будет рассматривать заявление об изнасиловании от темной с пожизненным уголовным сроком, а с мечтами об «искуплении» можно будет распрощаться. Светлый удивил. Настолько, что когда он отвернулся и пошел прочь, я еще несколько секунд смотрела ему в спину, переваривая случившееся. А потом торопливо убежала к себе, где с трудом удержалась от совершенно идиотского желания подпереть стул дверью – на тот случай, если мужчина передумает. Стул остался стоять, где стоял, а светлый не передумал. Он наверняка уже видел третий сон, а я все еще таращилась в потолок. Сон – черная яма. Сны мне не снились, и иногда я об этом остро жалела, а иногда – неистово радовалась. Но, тем не менее, я почему-то начала бояться спать. В изоляторе тютю и рохлю Дженни Ким, примерную домашнюю девочку, не обижали. А когда попробовали, быстро уяснили, что с сестрой Ким Намджуна лучше не связываться – благо, содержали там точно таких же условно-виновных темных, как и сама Дженни. Две бешеных драки, изодранные в кровь противницы, обзаведшиеся изрядными проплешинами – и я получила возможность тихо жить в уголке, не опасаясь, что меня во сне придушат. Забыть. Забудь об этом, Джен! Думай о хорошем. Настраивайся на сон. Здесь мне и вовсе незачем бояться засыпать. Тихая комната – даже уютная по-своему. Тесная, темная – но на одну меня. Без соседок. Хорошо. Хорошо же, Джен? Чистое белье. Запах лаванды. Душ – не температуры окружающей среды, а настолько теплый, насколько тебе хочется, и одной, тебе одной! И можно мыться, сколько угодно, и не спешить! Но ты все равно спешишь. Ты отвыкла от свободы (даже такой, условной), и она тебя беспокоит, Джен. Ничего, пройдет. Нужно просто спать и не думать о прошедшем дне. Вообще не думать о прошлом. Но сон-черная-яма пугает, и внутренний собеседник не способен ни переубедить, ни отвлечь, и мысли лезут сами. У Джуна было прозвище «Скорый Поезд». Заслуженно – он несся к цели по прямой, как по проложенным рельсам, игнорируя какие бы то ни было препятствия, через реку – мост, через гору – туннель. Увлеченный человек, харизматичный мужчина и сильный маг. В детстве мы не были особо близки – и сошлись внезапно, уже оба будучи почти взрослыми, на почве темной магии. Тогда, когда со мной приключилась первая любовь – острая, сладкая, страстная, взаимная. Я влюбилась в теорию магии крови. Тогда еще – просто науку, не названную бесчеловечной, не вымаранную со страниц учебников и не запрещенную к изучению и преподаванию. Я изучала это искусство и наслаждалась открывающейся мне гармонией, безупречной логикой причин и следствий, красотой и лаконичностью построений и связей. Познавала ее – как познают возлюбленного, открыто и доверчиво распростертого передо мной, и болезненно вздрагивала, натыкаясь – словно напарываясь – на ограничивающие эдикты и законодательные вето. Искусство магии крови было широко, полноводно, и течения его уводили туда, под решетки и пики запретов. Я испытывала почти физическую боль от невозможности проверить свои выкладки, подтвердить или опровергнуть предположения. Практически в ярость впадала – теория магии крови увлекла меня целиком, и я ухнула в эту свою страсть с головой, как в омут. Мы с Джуном могли часами сидеть ночами на кухне, обсуждая и делясь, сопереживая друг другу и друг друга подпитывая. Джун уже тогда примкнул к течению, выступающему за послабление магических ограничений, и я страстно его поддерживала. Дура. Я заворочалась. Ночь затянула тучами небо, заволокла луну и звезды. Снова кольнуло беспокойство – а что, если светлый все же возьмется приставать? Что делать? «Если пристанет – дать!» – цинично посоветовал внутренний собеседник. Подозрительно похожий на здравый смысл. Да иди ты! «А что? Он мужик видный, противно не будет, если с умом взяться – а долгое воздержание вредит здоровью и портит характер», – глумился внутренний голос.  Беседа с самой собой свернула определенно не в то русло. Но если подумать – то к любовнице он должен быть помягче, а снисходительность светлого мне, определенно, пригодилась бы. Да и мужик он, действительно, видный. Да и я, действительно, давно одна, а характер у меня и в лучшие дни благостностью не отличался. Так, стоп! Спи, Дженни! А если не можешь – то думай хотя бы не о прошедшем дне, а о дне грядущем. Это всяко эффективнее. То, что после побега из страны нужно сваливать – это ясно, как день.
Во-первых, здесь темную беглянку властям выдаст всякая собака – если, конечно, выдадут, а не сами линчуют. Во-вторых. Тошнит меня от милой родины. Моя б воля – умчала бы отсюда прямо сейчас и не останавливалась бы до самого Северного Полюса. Или Южного. Ханжи. Лицемеры чертовы. Но до побега еще нужно дожить – раз. И сбежать еще нужно суметь – два. Так что мне нужен план. Вариант плана – получить освобождение через прощение кого-то там я даже не рассматривала. Нашли идиотку! Итак.
Первое. Исследовать браслеты – пока что у меня не было возможности изучить поближе сие чудо магической мысли, всё недосуг как-то: то светлые рядом крутятся, мою судьбу решают, то еще ерунда какая отвлечет. Мелочи. Ничего, надеюсь, там, куда мы едем, будет поспокойнее. Снять блокираторы я сама не смогу, ясное дело. Но мне вполне по силам хотя бы к ним присмотреться, чтобы знать, чего ожидать от этих совершенно излишних на мне украшений, и кто бы – чисто теоретически – мог бы помочь мне от них избавиться. Кроме Ли Тэхена, конечно.
Второе. За год, проведенный в изоляторе, я выпала из жизни и сейчас не владею информацией о происходящем, а это не дело, и в моем положении может стоить если не жизни, то будущей свободы. Нужно любой ценой восполнить пробелы. Выяснить, кто из потенциально способных помочь находится на воле, кого поймали, кто погиб. Мало знать, как могут быть сняты магические ограничители – нужно еще найти того, кто сумеет это сделать. Тех, кто знал, что Дженни и Руби – одно лицо, и раньше было наперечет, а теперь и вовсе, считай, никого не осталось, но это неважно. Дженни Ким тоже не откажут в помощи, но ввязываться в самоубийственные трепыхания остатков сопротивления я больше не буду. Хватит, поумнела.

Третье. Сон-черная-яма подкрался незаметно. И в нем сначала мелькали тени ушедших – тело Джуна, Эзра, еще живой – и он же перемолотый, изувеченный, безнадежно мертвый. Шин Гаён, увидевшая, как Руби Джи, знаменитая Джи-Тихий-Омут, подкладывает свои личные вещи одной из покойных соратниц. Губы Гаён шевелятся – она вновь бросает свои ядовитые слова о бегущих с корабля крысах – но звука нет. Я помню эти слова наизусть. Но, как и тогда, они почти не ранят – я разочаровалась в сопротивлении а в глазах Шин – затравленное, загнанное выражение отчаявшегося человека, мечущегося и понимающего, что спасения нет. Моя протянутая рука с приметным кольцом Джи, и ее жадное движение навстречу всем телом. Царапнувшие ладонь ногти, когда она схватила его.
Мама. Папа. Летний день, мы пьем чай в саду, и Джун, весь изломанный заклинанием, что-то рассказывает, оживленно жестикулируя под молчаливое неодобрение родителей – джентльмену пристала бОльшая сдержанность в манерах. Смутные, немые, смазанные образы, мельтешащие на границе сна и яви. А потом всё. Черная яма.