Спаси, но не сохраняй

three

мальчик бабл-гам — тима белорусских

      Арсений загипнотизирован. Он не может пошевелиться, уже битый час листая полученные после ретуши и обработки фотографии. Представлял ли он нечто подобное, вбрасывая Добровольскому идею с цветами? Да он, блять, даже близко не мог подумать, что все обернется таким образом.

      Что Антон воспримет это, как вызов. Что захочет взять ситуацию в свои руки. Что… получится это.

      Арсений два часа не может допить чай, просто не ощущая его вязкий холодный вкус, сворачивающийся на языке и соскальзывающий дальше. Он просто пытается чем-то себя занять, отвлечься от фотографий на экране, встряхнуться и вытащить себя за волосы из этого болота. Но не может. Смотрит, смотрит, смотрит.

      Глаза болят.

      Он облизывает пересохшие губы, сглатывает, ощущая ком в горле, и откидывается на спинку кресла, трет уголки глаз и крепко жмурится. У него внутри взрываются звезды, образуя новые вселенные, наполненные зеленым — как его глаза, бледно-розовым — цвет его кожи — и грязно-золотым — блики в его волосах.

      Он правда пытается сделать хотя бы что-то: отворачивается от экрана, подходит к окну, прячет чуть дрожащие руки в карманы, долго-долго смотрит наружу, перескакивая взглядом с предмета на предмет, словно надеясь, что что-нибудь привлечёт его внимание и уведет от образов в его голове. Выходит херово.

      Бессмысленно, — понимает он, когда, в который раз зажмурившись, видит перед глазами образ Антона. Чертыхается под нос, чуть ударяет себя по щеке, приводя в чувство, по новой заваривает чай и возвращается к ноутбуку.

      — Ты, блять, профессионал или кто? — Арсений хмурится, вцепившись в мышку, и в который раз за вечер открывает папку с фотографиями. — Работай, а не… сука, — по губам — стон, на языке — горечь, в мозгу — тонкие пальцы и бесстыдные глаза.

      Арсения мутит, и он прижимает кулак к губам, напоминает себе о том, что нужно работать, но потом шлет все нахуй и подается вперед, жадно изучая тело парня.