Спаси, но не сохраняй

epilogue

      Все могло быть иначе.

      Антон мог бы запустить свою болезнь до критической степени, перестав ее контролировать и лишившись возможности вылечиться.

      Арсений мог быть осторожнее несколько лет назад, не попасть в аварию и остаться работать моделью, и, возможно, они с Антоном пересеклись бы на каком-нибудь модном показе. Неизвестно, правда, перекинулись бы они хотя бы парой фраз или остались бы безмолвными конкурентами с чувством собственного превосходства.

      Антон мог бы упорствовать при первой встрече с Арсом и, зацепившись за первое впечатление, отказаться от его услуг. Ему было бы плевать на мнение Паши и возможные последствия, он бы просто прислушался к своему чутью и ушел тогда, оставив раздражающий источник света в кабинете Добровольского.

      Арсений мог бы заняться другим делом, забросив модельный бизнес и начав новую страницу своей истории. Он бы никогда не стал фотографом, никогда не заинтересовался свободным местом в «VolyaShot» и не приехал в Питер попытать удачу.

      Антон мог бы продолжать сохранять дистанцию, если бы все-таки согласился на то, чтобы Арсений стал его фотографом, не подпускал бы его слишком близко, игнорировал, как и всех до этого, и их отношения бы никогда не перешли сугубо деловые.

      У каждого события есть тысячи предпосылок и миллионы возможных последствий.

      Элементарный эффект бабочки.

      В одной из реальностей Антон наверняка умер, в другой Арс не оклемался после аварии, а в третьей — стал работать на другое агентство.

      Но в этой реальности Антон лишь увереннее жмётся к своему спасению, как никогда радуясь тому, что он жив и его сердце бьётся. А Арсений скользит ладонями по упругому здоровому телу, наслаждаясь его теплом, и надеется, что сможет сохранить его как можно дольше.

      Потому что больше он никуда не уйдёт.

      Никогда.

потому что

все-таки

роза

не

чужая

Примечания:

Здесь что-то должно быть, а я только понимаю, как мне страшно видеть "закончен".

Семь месяцев. Кто-то скажет "не так уж и много", кто-то  — "вот это долго, конечно". А я даже не знаю, честно. Я сейчас вообще мало что знаю, потому что меня второй день подряд трясет, как Антона во время прихода.

Эта история — особенная. Она болючая, она такая-через-меня, что создается впечатление, словно я свои внутренности вытащила и разложила перед людьми. Нет, не органы там, а мысли, чувства, переживания.

Эта работа — вызов. В ней для меня почти все ново, почти все сложно, почти все пиздец-как-навылет. Не дышалось, тряслось, дрожало, плакалось, срывалось, удалялось, менялось...

Они у меня живые. Реально живые. Они историю писали, не я. Я с ними спорила, злилась на них, посылала, кричала, пыталась разобраться в их мыслях и сама все больше в жизни путалась. Но они правда живые.

Они мои.

Под кожей, в мозгу, под сердцем.

Греют, морозят, душу выкручивают.

Я не знаю, как я без них.

Это не первый мой макси, да и вообще он не самый большой из всех, что я писала, но... Какой-то с а м ы й почему-то. Поэтому так много нервов, слез и переживаний.

Одного "спасибо" будет мало, потому что за этой работой стоит легион людей, которые помогали с матчастью, которые выслушивали мои срывы, которые поддерживали своими теплыми словами, которые пинали, которые верили, которые...

Мы их оживили, слышите?

Они живые из-за вас.

Ради вас.

Для вас.

Как и я.

Ваша Мел