ПАДАЛЬ | 18+

Девятнадцатая глава. Зверь и его ловец

Стоит рассказать ещё об одной вещи, изменившей мою жизнь кардинальным образом. Так сказать, последний гвоздик в крышку моего гроба.

Моя учительница по математике. Елена Павловна. Только два эти слова способны вызвать во мне приступ тошноты. Она была грузной, неподъёмной, с трудом переставляла ноги, но зато так активно вертела головой, что порой я задавалась вопросом: как она у неё до сих пор не открутилась? Свои полуседые волосы она всегда держала в строгости — завязывала пучок, да так его прилизывала, что казалось, будто на волосах её толстым слоем лежит каменная корка, как у пловчих в синхронном плавании или у бальных танцовщиц, которым и так нелегко.

Она любила по-всякому оскорблять нас, быть может, не прямо, но исподтишка, так, что поначалу ты даже не понимаешь её намёка, а потом сидишь с таким видом, будто тебя в помои опустили. Ко мне эта женщина испытывала если не ненависть, то крайнее пренебрежение — ей доставляло удовольствие распекать меня за то, что я не умею считать в уме, или что я, стоя у доски, не могу сосредоточиться, из-за чего у меня расплываются и буквы, и числа.

Конечно, когда ты взрослый, все эти насмешки и скрытые оскорбления начинают восприниматься как что-то глупое, совершенно обыденное, и вскоре ты даже начинаешь прощать несчастной женщине её неконтролируемую пассивную агрессию, потому что понимаешь, что вызвана она целым букетом комплексов, неудач и, быть может, несчастий в личной и семейной жизни. Но я точно была не из тех, кто с возрастом приходит к этому выводу со смирением — для меня она была женщиной пропащей, с испорченной жизнью, которую она отчаянно стремилась испортить и всем остальным. Я до самого конца её ненавидела.

Но дело было не только в перманентных оскорблениях.

Дело в том, что она в какой-то степени послужила толчком к моему сближению с Алексеем Степановичем. В её оправдание могу сказать, что она того уж точно не хотела. Возможно, она даже не понимала до конца, что сделала, и конкретно за это винить её не стоит. Но, так как всё началось задолго до этой ситуации, и случилось по вине её оскорблений и насмешек, то я имею право винить. И ненавидеть.

На одном из уроков в шестом классе я сижу вновь рядом со Светой. Мы решили окончательно остаться вместе, сблизившись за последние месяцы. Три месяца назад, когда Надя чуть не искалечила меня, вытолкнув из окна, с ней перестала дружить добрая половина класса, посчитав её «сумасшедшей». Светик тихо обзывала её «психопаткой», и я даже знаю, откуда это у неё пошло. Как, однако, просто эти дети вешают ярлыки — ещё год назад сумасшедшей для них была я. Подозреваю, что такие обвинения, сочащиеся из каждых уст, были для них своего рода отдушиной — таким способом они оправдывали всякий несправедливый и гнусный поступок. Как часто я, повзрослев, называла кого-то конченым или больным на голову, чтобы получить желанную разрядку! Это расслабляло, как пролитые слёзы. Это успокаивало — давало призрачную надежду на то, что я контролирую ситуацию.