ПАДАЛЬ | 18+

Тридцатая глава. Наши оковы

Это разрешение выбить было трудно, но психолог, присутствующий со мной неизменно во время всех сессий дачи показаний, помог мне встретиться с Алексеем Степановичем. Сначала психолог тоже сопротивлялся моему решению, поэтому мне пришлось объяснить, что это нужно для моей терапии — сжигаю мосты, дескать, извини, не звони, и всё такое.

Мне страшно вновь оказаться перед ним — особенно сейчас, когда моё моральное состояние держится только молитвами Мии. Она предложила пойти со мной, но я отказалась — не хочу, чтобы она видела то, какие чувства вызовет во мне эта встреча. Скорее всего, я вновь буду плакать.

Моя очередь подходит достаточно скоро, я даже толком не успеваю как следует рассмотреть пупырышки на стенах, неаккуратно покрытые облупившейся краской.

Я прохожу, сажусь, ожидая его. У меня сильно дрожат колени; сложно концентрироваться, когда вот-вот приведут человека, испортившего тебе всю жизнь. Ещё и обвиняющего тебя в этом. Конечно, про вину я придумала сама — Алексей Степанович никогда не говорил мне, что я виновата в том, что его жизнь закончилась вот так. Но не говорил он мне только потому, что не успел. А передавать, вероятно, не стал. Я могла надумать много чего; вина — лишь вершина айсберга.

Его приводят, а я поражаюсь тому, как осунулось его лицо за последний год. Впалые щёки, седина в светлых волосах, пустой холодный взгляд, который внезапно останавливается на мне. Я привстаю, но тут же сконфуженно сажусь; мы же не на уроке, Стеша!

Он садится напротив. Я пытаюсь выдавить какие-то слова, но все мои мысли сейчас в хаосе, а оформить их во что-то цельное мешает гвалт голосов, витающих вокруг. Эта какофония звуков действует мне на нервы — тем более, что я так дрожу от нервов, что вот-вот упаду в обморок.

— Ты повзрослела, — говорит вдруг учитель.

Я мелко вздрагиваю, как от прикосновения. Его голос — всё такой же хрустальный, чарующий, бархатно-терпкий, как чифир, действует на меня гипнотически. Я бы назвала его галлюциногенным, если бы прикрыла глаза и не видела того, кто сидит напротив.

— Хотела бы я сказать, что вы совсем не изменились, но... — я тут же жалею, что сказала это.

— Но да, — подхватывает он, — я сильно опустился, я знаю. Изменился ли у меня цвет глаз?

— Что? — не понимаю.

— Когда человек опускается — ну, внешне меняется не в самую лучшую сторону, у него может измениться оттенок радужки. Посмотри, не изменился?