Сначала было пусто.
Потом ощущение поменялось, хотя Акива по-прежнему никого не видел. Он просто знал, что больше не один.
Затем скрипнула, закрываясь, дверь; дунул ветерок, выдавая движение. Миг - и вот Кэроу уже стоит перед ним, как воплощение желаний.
Не надейся, предостерег он себя. Ты не знаешь, зачем она пришла. Но даже просто быть рядом... Его кожа, его пальцы - они помнили... Шелк, биение крови, трепет... руки обретали собственную волю. Он сцепил их за спиной в замок.
Она так смотрела на него в пещере...
- Привет.
Потупившийся взор, на щеках - густой румянец.
Она покраснела. А если она покраснела... Божественные звезды, как же она прекрасна!
- Привет, - ответил он тихим хриплым голосом.
Надежда снова взяла верх. Скажи еще раз, умолял Акива. Если она повторит, то, может быть, вспомнит храм Эллаи: как они сняли маски и первый раз со времени битвы при Булфинче увидели лица друг друга.
Привет, сказали они тогда, и это прозвучало как заклинание. Привет - как клятва. Привет - дыхание к дыханию.
Вдох - и первый поцелуй.
- Мм...
Она бросила быстрый взгляд в его сторону, встретилась с ним глазами и покраснела еще гуще.
- Ну, привет.
Она сделала небольшой шаг вперед. Достаточно близко. Еще шаг. Акива смотрел, и в нем поднимала голову любовь и тяга к жизни. Его комната, и они здесь вдвоем. Можно поговорить, освободившись из-под гнета внимательных глаз. То, что она пришла, означало так много. И пламя взгляда, которым они обменялись в пещере. Он не мог не надеяться, что это означает... все.
Обретение надежды было подобно веревке в ее руках, когда он завис над пропастью и уже не надеется. От нее зависело, жить ему или умереть.
Она огляделась, хотя смотреть здесь было не на что. Помещение было вырублено не так грубо, как большинство остальных. Гладкие стены и четкие углы в мире кривых линий.
- А я помню эту комнату, - сказала Кэроу тихо. - Здесь мертвых готовили к погребению.
Слова слегка встревожили его. Акива пролежал здесь в полудреме несколько часов, сосредоточившись на точке концентрации боли. Лежал словно труп - в комнате, где прежде лежали трупы?
- Я не знал, - ответил он, надеясь, что не нанес бывшим обитателям пещер оскорбление.
Кэроу провела кончиками пальцев по камню. Теперь она стояла к нему спиной, и он видел, как в такт дыханию поднимаются и опускаются ее плечи. Синие волосы заплетены в косу - синие, как сердцевина пламени. Мягкие завитки на затылке выбились и чуть торчали. Более длинные пряди были убраны за уши, все, кроме одной, упавшей на щеку.
Акиве страшно захотелось причесать их и заправить обратно. Расчесывать медленно, ощущая тепло ее шеи.
- Мы подзуживали друг друга прийти сюда и полежать, - сказала Кэроу. - Я имею в виду, дети.
Она медленно обошла стол, остановилась лицом к Акиве у дальней стороны, будто воздвигая между собой и Акивой барьер. Подняла глаза к потолку. Высокий, и в центре похожее на дымоход отверстие.
- Это для душ, - пояснила она. - Чтобы они возносились в небо, а не застревали внутри горы. Мы раньше говорили, что если заснуть в этой комнате, твоя душа подумает, что ты умер, и вознесется.
Акива почувствовал, что Кэроу улыбается. А потом увидел отблеск этой улыбки на ее лице, легкий и нежный.
- Ну, так я притворилась однажды, что уснула здесь, и вела себя, будто утратила душу. И уговорила других детей помочь мне ее отыскать. Весь день, под потолком.
Она опять улыбнулась, медленно, непривычно.
- Я поймала воздушного элементаля и сделала вид, будто это моя душа. Бедный он, бедный. Я была тогда маленькой дикаркой.
Ее лицо... Оно по-прежнему оставалось для него неразгаданной тайной, а улыбка почти превращала в незнакомку.
Если у них с Мадригал был целый месяц, то с Кэроу у него было сколько?.. две ночи? Или даже одна, бо́льшую часть которой он проспал. И два дня урывками. Несколько встреч украдкой, и все, что он видел, - переполнявшую ее ярость, опустошение, страх...
Сейчас было что-то совсем другое. Улыбаясь, она излучала сияние, как лунный камень.
И тут он со всей очевидностью понял: у нее теперь не только другое лицо. Он привык думать, что это та же Мадригал, только в ином обличье и с другим именем, но ведь в теле Кэроу она прожила еще одну жизнь - в другом мире, в окружении людей. Как это изменило ее? Он не знал.
Но узнает.
Желание переполняло его; в груди болело, будто сердце проткнули гвоздем. Ничего в мире он не жаждал так сильно, как начать все сначала.
Любить.
- Хороший был день, - сказала она, все еще погруженная в воспоминания.
- А как ты вела себя, когда якобы утратила душу? - спросил Акива.
Он-то собирался задать беспечный вопрос о детской игре, но, услышав собственные слова, подумал: «Кому это знать лучше, чем мне?»
Ты предаешь все, во что верил. Ты топишь горе в мести. Убиваешь и убиваешь, пока вокруг не становится пусто.
Должно быть, выражение его лица изменилось, поскольку улыбка Кэроу погасла. Она твердо встретила его взгляд. У Мадригал глаза были теплого карего цвета. Лето и пашня. У Кэроу - черные. Темные, как небо, и яркие, как звезды. И когда она вот так пронзительно смотрела на него, радужка почти исчезала, и зрачок заполнял все пространство. Ночной взгляд. Взгляд, лишающий силы.
Она сказала:
- Могу рассказать, что делаешь, когда душа возвращается. Сейчас расскажу.
И она имела в виду совсем не детскую игру.
- Спасаешь жизни. Снова разрешаешь себе мечтать. - Ее голос упал до шепота. - Прощаешь.
Молчание. Затаенное дыхание. Стук сердец. Она... она это о нем? На Акиву обрушился мир: быть рядом... почти касаться - словно только так правильно, только вдвоем, и все прочие дела и события - всего лишь путь, который ведет к цели.
Она опустила глаза и снова смутилась.
- Но тебе это знакомо лучше. Я только новичок.
- Ты? Ты никогда не теряла душу!
- Теряла. Пока ты спасал химер, я делала монстров для Тьяго. И ненавидела за это не себя, а тебя. Тогда я этого не понимала.
- Горе, - сказал Акива. - Гнев. Они заставляют нас делать вещи, которые мы презираем.
Я - был одной из тех «вещей», за которые ты себя презирала, подумал он. Что-то изменилось?
- Все, что наши народы творили по отношению друг к другу, - дрова в костер вражды. Именно поэтому мы сейчас не верим в возможность мира. Как же винить кого-то, кто стремится убить убийцу близких? Как осуждать за то, что делается в отчаянии? - Уже произнося эти слова, Акива понял, что они звучат как оправдание его собственного ожесточения и тех ужасов, которые он сотворил по отношению к ее народу. Его охватил стыд. - Я не... Я не имел в виду себя. Кэроу, я понимаю: сделанное мной никогда не искупить.
- Ты правда так думаешь?
Она смотрела внимательно, словно стараясь проникнуть в глубь его мыслей.
Правда ли он так думал? Или просто его настолько грызет чувство вины, что он и представить не может, что когда-нибудь, как-нибудь сумеет все искупить? Что когда-нибудь настанет день, и чаши весов сместятся, и принесенное им добро превысит меру того зла, что он причинил. И что он не ввергнет мир в катастрофу более страшную, чем случилась бы, если бы он не родился на свет. Может ли он надеяться, что к концу жизни он искупит содеянное?
Если да, то не все еще потеряно. Акива, если проживет долгие годы и не прекратит усилий, сможет спасти жизней больше, чем уничтожил.
Но под пронзительным взглядом Кэроу он осознал, что совсем в это не верит.
- Да, - сказал он. - Я правда так думаю. Нельзя искупить одну жизнь, спасая другую. Как это поможет мертвому?
- Мертвые? - повторила она. - Между нами - множество мертвых. Но для тебя это трупы, повисшие на лодыжках, а не души, освобожденные и отправившиеся к началам.
Она подняла голову и посмотрела в трубу «дымохода», словно представляя все те души, что в свое время прошли через него наверх, к небесам.
- Они ушли, они больше не испытывают боль, но мы таскаем за собой память о них, совершая зло им во славу, как будто они просили нас об отмщении. Я не могу говорить от имени всех мертвых; но точно знаю, что я, когда умерла, этого для тебя не хотела. И знаю, что Бримстоун не хотел этого для меня. И для Эреца.
Снова острый, принизывающий, темный взгляд. Ночной. Взгляд-обвинение. Конечно, она не хотела, чтобы он отказывался от их общей мечты и во имя мести проливал кровь ее народа; она хотела обратного: чтобы в память о ней он продолжал жить. Поэтому когда она сказала: «Акива, я даже не поблагодарила тебя за то, что ты принес мне душу Иссы. Я... Прости за все, что я тогда наговорила», - он пришел в ужас.
Извиняться перед ним?!
Он тяжело сглотнул.
- Нет. Я заслужил все, что ты тогда сказала. И даже больше.
Что мелькнуло в ее глазах? Жалость? Гнев?
- Ты решил, что тебе нет пощады?
Он покачал головой.
- Все, что я делаю сейчас, Кэроу... Это не для себя. Не потому, что я надеюсь когда-либо заслужить прощение.
И под ее черным испытующим взглядом он спросил себя: это правда?
Да. И нет. Неважно, сколько раз он пробовал задавить надежду, надежду, которая никак не хотела его отпускать. От него это зависело не больше, чем порывы ветра. И все же причина и мотив всех его поступков - каковы они? Ради чего он делал то, что делал? Ожидая везения или награды? Нет. Даже если бы он совершенно точно знал, что Кэроу никогда уже не простит его и не полюбит, он бы все равно делал все, что в его силах - и даже выше его сил, - все равно бы призывал сиритар, чтобы построить для нее новый мир.
Даже если бы пришлось отступить и только смотреть, как она идет по новому миру рука об руку с Белым Волком?
Да. Даже тогда.
Но... но пока надежда все еще тлела.
Я прощаю тебя. Я люблю тебя. В конце концов, я хочу тебя! Мечты, мир и ты.
Вот что хотела сказать Кэроу - и вот что она хотела услышать. Она совсем не желала слушать, что Акива сдался, потерял надежду снова быть с ней рядом. И что, каковы бы ни были его мотивы, им больше никогда не грезить вместе о мире на двоих. Он бросил в очаг, как растопку, свои мечты и желания. А как поступила она? Может быть, еще не поздно?
- Я верю тебе, - сказала она.
Не оставляя ему никакой надежды. Благородно. Сурово. Совсем не то, в чем нуждались невысказанные ею слова. Они тяжелой липкой массой осели в ней и ни за что не хотели выходить. Как выдохнуть: «Я тебя люблю»? Ведь чтобы ее непривычные, неприспособленные к этим словам губы сумели их произнести, нужны ладони, которые встретят и примут... После многих месяцев, когда любовь была придавлена бушующей яростью, она больше не могла просто так произнести их. Разве только - выдохнуть из губ в губы? Разве только - притянуть лицо Акивы - и поцеловать.
Поцеловать его. Немыслимо. Невозможно.
Ее глаза то застенчиво опускались, то дерзко взлетали, будто танцуя затейливый танец. Застывшее лицо Акивы - каменный стол - ее собственные руки... Золотая кожа Акивы, его четко очерченные губы, напряженный нерешительный взгляд. Там, в пещере, его взгляд коснулся ее, как лучи солнца. Сейчас солнце ушло за тучи, а ей так хотелось согреться в его горячих лучах! Кэроу спрятала лицо в ладонях, а когда подняла голову, Акива смотрел в камень столешницы.
Если выбирать из присутствующих, наибольшим успехом пользовался стол.
Ладно. Она пришла сюда не только для того, чтобы сказать: «Я тебя люблю».
Кэроу сделала глубокий вдох и приступила ко второй цели визита.
* * *
- Мне надо кое-что тебе сказать.
Акива поднял глаза. В тоне Кэроу появилось что-то новое. Колебание и решимость. Теперь ему не требовалось балансировать на грани надежды и отчаяния. Надежда его покинула.
Что она собирается сказать?
Что теперь она с Волком. Альянс - ошибка. Химеры уходят.
И он никогда больше ее не увидит.
У него почти сорвалось с губ: я тоже должен кое-что тебе сказать, подожди. Тогда, возможно, она не скажет того, что собиралась. Он хотел сообщить ей о своей новой магии, правда, еще не испытанной, и попросить помощи. Вот на что он надеялся, если уж она сюда пришла. Он хотел показать ей то, что стало теперь возможным - для армий, не для них двоих.
Все можно менять. Просто пожелав этого.
Даже миры. Возможно.
- Это насчет Тьяго, - сказала она.
Все. В животе образовался холодный комок. Конечно, о Тьяго. Когда он увидел, как они, смеясь, наклонились друг к другу, он уже тогда все понял, но часть рассудка продолжала отрицать: немыслимо! - и затем, когда Кэроу через всю пещеру потянулась к нему взглядом, он понадеялся...
- Он не то, что ты думаешь, - сказала она, и Акива знал, что последует дальше.
И приготовился.
- Я убила его, - прошептала она.
...
...
...
Пауза.
- Что?!
- Я убила Тьяго. Это не он. Я хочу сказать, не его душа. - Она громко, со всхлипыванием набрала воздух и заторопилась: - Его души больше нет. Его больше нет. Я не могу позволить тебе думать, что я... и он... Я никогда бы не простила его, или...
Быстрый взгляд, и будто прочтя его мысли:
- ...или не стала бы с ним смеяться. Пока он был жив, о мире можно было даже не мечтать. И этот союз... - Она решительно потрясла головой. - Никогда. Он бы убил тебя и Лираз там, в касбе.
- Погоди, - сказал Акива, пытаясь собраться с мыслями. - Погоди.
Что она говорит? Ее слова не укладывались в голове. Волк мертв? Волк мертв, и кто бы ни появился в его теле и ни принял его имя... это не он. Акива пристально смотрел на Кэроу. Сказанное потрясло его. Он даже не понимал, какие вопросы задавать.
- Я хотела сказать тебе раньше. Но приходится соблюдать осторожность. Все так хрупко. Никто не знает. Только Исса и Тен... Тен на самом деле не Тен... но если узнают остальные химеры, мы лишимся всего в один момент. - Она щелкнула пальцами. - Вот так.
Акива все еще пытался осмыслить новость.
- Они не пойдут ни за кем, кроме Тьяго, - сказала Кэроу. - До сих пор не шли, по крайней мере. Это ясно. Он нам нужен. И солдатам тоже, и нашему народу... нужен улучшенный вариант.
Улучшенный.
Акива попытался вспомнить впечатление, которое Волк произвел на него во время переговоров об альянсе. Умный, сильный, здравомыслящий - вот что он подумал тогда, даже не помышляя о реальной причине.
Наконец, кусочки головоломки встали на место. И он понял. Каким-то образом Кэроу ухитрилась вживить чужую душу в тело Волка.
- Кто? - спросил он. - Кто это?
Ее лицо исказила гримаса горечи.
- Зири. - А когда он не отреагировал на имя, добавила: - Кирин, чью жизнь ты спас.
Юный Кирин, последний из племени. Он не умер, не совсем умер.
- Но... как?! - Акива не мог представить, какая цепочка событий привела к такой ситуации.
Кэроу на мгновение умолкла, погрузившись в воспоминания.
- Тьяго набросился на меня. - Она коснулась щеки.
Когда Акива с Лираз принесли в марокканскую касбу тело Азаила, щека была вспухшая и расцарапанная. Сейчас следов почти не осталось. Кэроу запнулась, как будто хотела что-то добавить, но промолчала. Плотно сжала губы, унимая дрожь.
Акива вспомнил охватившую его тогда ярость. Как сжимались кулаки, частило сердце, как скрутило спазмом живот. Невообразимая сцена там, в касбе, наконец обрела объяснение.
Впрочем, слабое утешение.
- Он набросился, и я его убила. И не знала, что делать. Я понимала, меня заставят его воскресить, если узнают, - а я не могла! Если все и так было скверно, то что будет после воскрешения? Я не знала, что делать.
Она умолкла. Затем посмотрела прямо ему в лицо. Невероятно, она улыбалась. Не лучистой улыбкой, что он поймал тогда в пещере, а другой - слабой и удивленной.
- Я все думала и думала, и ничего не придумывалось. А потом вспомнила про тебя.
- Меня? - в шоке повторил он.
- Ты вернул мне Иссу и Зири, - сказала она. - Если бы не ты, у меня не было бы союзников и не было бы шансов.
И снова ее слова и ее благодарность разбудили у него глубочайший стыд.
- Если бы не я, Кэроу, у тебя было бы куда больше союзников.
Куда больше. Сколько мертвецов уместилось в эти слова? Весь Лораменди. Тысячи и тысячи.
- Не говори так, - печально попросила она. - Акива, я имела в виду именно то, что сказала, насчет прощения. Есть только один путь - вперед. Когда Волк еще был Волком, я пыталась его убедить, что та дорога ведет к смерти. Он не пожелал меня слушать. Он и не мог - слишком далеко ушел. Но когда я с ним спорила, я говорила твоими словами - и знала, что как бы далеко ты ни находился, ты все равно со мной. И... и это помогло мне выдержать.
Его слова? Сейчас у него не осталось слов. Сказанное ею было так далеко от того, что он страшился услышать, что мысли путались.
- Ты говорил, что только от нас зависит, какое будущее ожидает химер. И это не пустые слова. Ты спас жизнь Зири. Иначе мы не оказались бы здесь и сейчас. Вместе. Ты был бы мертв, а я была бы его... - Она не договорила. Ее взгляд снова занавесила тень ужаса, заставив Акиву представить, что на самом деле означали простые слова: «Тьяго на меня набросился».
Гнев полыхнул и почти ослепил его. Он с трудом овладел собой и, загнанно дыша, напомнил себе, что объект его ярости мертв. Тьяго избежал наказания. Впрочем, это делало ярость сильнее.
- Меня не было рядом. Я не смог тебя защитить. Мне нельзя было оставлять тебя там, с ним рядом.
- Я сама себя защитила. А вот потом, да, я нуждалась в помощи, и Зири тоже. Нам и сейчас нужна твоя помощь, всем нам. Вот что я пытаюсь сказать.
Ужас оставил ее; глаза блестели от слез, во взгляде сквозила признательность. Неужели все это мне, подумал Акива. И сразу устыдился своего интереса.
Он снова вспомнил ту нежность, которая их соединяла - Кэроу и самозваного Волка. Снова вспомнил, как они стояли там, смеясь и склонившись друг к другу.
Божественные звезды. Ведь будь Волк Волком, сам Акива был бы давно мертв. А он здесь - и волнуется, что «умный, сильный, здравомыслящий» Тьяго, героический юный кирин, ближайший союзник Кэроу, станет большей угрозой для его надежд, чем тот маньяк-живодер, который был в этом теле раньше? Скоро армии отправятся в бой - а он переживает, кого же полюбит Кэроу?
Глаза Кэроу сверкнули.
- Ты не только вернул мне Иссу. Ты даже не представляешь... Ты вернул Лораменди. Если это не начало искупления...
И она сказала ему о подземном соборе.
Огромность новости ошеломляла. Акива вмиг забыл обо всех своих мелких переживаниях.
Бримстоун выстроил под городом собор - Акива не нашел его, когда, оглушенный, бродил по развалинам. Входы под землю, и без того скрытые, оказались завалены обломками. И там, в этом соборе, в стазисе, покоились души. Несчетное количество душ. Женщины, дети. Души многих тысяч химер, и надежда на то, что их обнаружат, еще есть.
Тогда, в Марокко, Акива сказал Кэроу, что сделает все, что примет смерть за каждого убитого, - если только это поможет вернуть мертвых. Пообещал в отчаянии, не веря, что его слова имеют смысл, что когда-нибудь ему выпадет возможность их подтвердить.
Сейчас возможность появилась.
- Позволь, я тебе помогу, - воскликнул он. - Кэроу... пожалуйста. Столько душ, одна ты не справишься.
Она сказала - начало искупления.
На сей раз Акива не поддастся чувству вины, стыду и неуверенности. Он хочет того же, что хотел всегда. И лучше сказать прямо, и будь прокляты все тревоги и страхи! Кого бы она ни любила: его, Волка, вообще никого, - он это выяснит.
- Все, что я хочу, - быть рядом с тобой, помогать тебе. Если потребуется вечность, пусть. Если это вечность рядом с тобой. Ты позволишь?
Каменный стол между ними. Но для улыбки, которая была ему ответом, барьер не существовал. Она снова улыбалась иначе, и Акива подумал, что мог бы провести тысячу лет рядом с ней - о, пожалуйста, - находя новые и новые оттенки ее улыбки. Эта, теперешняя, была невозможной, сладкой, как музыка, и тяжкой, как слезы. В ней собралось все напряжение, все тревоги, вся неуверенность Кэроу, сплавленные в свет.
В лучистой улыбке была вся ее суть, все сердце - отданное ему одному.
- Да.
Тихий нежный голос, но слово - яркое, весомое, его можно взять в ладони и хранить.
Да.
Да, он мог бы ей помочь? Да, она согласна?
Да.
Если бы это могло стать завершением. Или началом. Если бы они полетели сейчас вместе в Лораменди, чтобы их «навсегда» началось сейчас. Увы, конечно, это невозможно. Кэроу снова заговорила, и ее голос по-прежнему был тих и тонок, ярок и весом; но если ее «да» было безмятежным, солнечным и гладким, как камень, то следующие слова пронизывали насквозь.
- Если мы столько проживем, - сказала она.
