Днем и ночью

11

Чонгук

Я: Вы могли бы снова встретиться. Для любви нет преград, мистер Пак! Для любви нет преград!

Мои слова его не убеждают.

Мистер Пак: Не обижайтесь, юноша, но вы не понимаете – на войне все иначе. Разумеется, есть красивые истории о девушках, которые давно похоронили любимого, и вдруг он шагает в военной форме по дорожке, целый и невредимый... Но на каждую хорошую историю найдутся сотни других, о тех, кто не вернулся. Джонни, вероятнее всего, мертв, а если и нет, то давно женат на какой-нибудь даме или джентльмене и про меня забыл.

Я: Вы сказали, что в списке его нет.

Взмахиваю распечатанным списком погибших, сам не понимая, зачем настаиваю. Мистер Пак не просил меня найти Джонни, он лишь предавался воспоминаниям.

Мистер Пак: По-моему, нет. С другой стороны, я старик, память у меня неважная, а что там в компьютере понаписали, бог его знает. Мы с компьютером вполне можем ошибаться, верно?

Мягко улыбается, как будто я затеял все это по какой-то своей, корыстной, причине. Приглядываюсь к нему повнимательнее. Вспоминаю ночи, когда к другим приходили посетители, а мистер Пак тихо сидел в углу, сложив руки на коленях, изо всех сил стараясь не показать, что ему грустно.

Я: Доставьте мне удовольствие, расскажите подробнее. Какой полк? Откуда родом? Приметы? Родные?

Мистер Пак поднимает на меня глаза, пожимает плечами и улыбается. Рябая и тонкая, как бумага, кожа на лице складывается в морщинки, линия загара на шее смещается – она очень четкая от многолетнего ношения рубашек с одинаковым воротом.

Он качает головой, словно хочет пожаловаться, какая нынче пошла сумасбродная молодежь, однако начинает рассказывать.

Утро четверга. Еду в автобусе и звоню маме для короткого тяжелого разговора.

Мама, сонно: Есть новости?

Так она приветствует меня уже несколько месяцев.

Чонгук: Прости, мам.

Мама: Давай я позвоню Джину.

Чонгук: Нет-нет, я сам.

Тоскливое молчание.

Мама, с усилием: Извини, сынок. Как у тебя дела?

Дома ждет приятный сюрприз: на буфете – домашняя запеканка из овсяных хлопьев с разноцветными сухофруктами и семечками. Эссекская женщина даже в еде не обходится без смешения красок, хотя я несколько примиряюсь с этим, когда вижу рядом с подносом записку.

Угощайся! Надеюсь, твойденьночь прошла хорошо.

Дженни.

Отличный поворот. Прибавление в доме хлама и забавные лампы определенно можно потерпеть за триста пятьдесят фунтов в неделю и бесплатную кормежку. Беру большой кусок и усаживаюсь за письмо Чимину, сообщая новости про Сану. В письмах к нему она фигурирует как «искушенная девочка» и выходит более лукавой и колкой. Не глядя, беру еще кусок и на второй странице описываю барахло эссекской женщины. Временами выходит такой абсурд, что Чимин, скорее всего, не поверит. Утюг в виде «Железного человека». Настоящие клоунские ботинки, которые висят на стене как предмет декора. Ковбойские сапоги со шпорами – судя по потертости, она их носит регулярно.

Вожусь с маркой и замечаю, что в рассеянности съел четыре куска запеканки. Надеюсь, про «угощайся» она говорила искренне. Пока не отложил шариковую ручку, царапаю на обороте ее записки:

Спасибо. Так вкусно, что чуть не съел все.

Задумываюсь. Надо как-то отблагодарить. Поднос почти пустой.

Спасибо. Так вкусно, что чуть не съел все. Если хочешь, в холодильнике бефстроганов с грибами, а запеканка почти кончилась. Чонгук.

Надо идти готовить бефстроганов.

Это не единственная записка за утро. Вот еще одна, на двери ванной.

Привет, Чонгук. Ты не мог бы опускать после себя сиденье унитаза?

Боюсь, мне не удалось написать эту записку без скрытой агрессии. Серьезно, дело в самой бумаге для заметок – берешь ручку, бумажку и тут же превращаешься в стерву, – так что попытаюсь исправить. Наверное, подрисую смайлики.

Дженни

Вдоль нижнего края накаляканы улыбающиеся рожицы.

Усмехаюсь. У одной рожицы есть тельце, которое писает в угол бумажки. Не ожидал, вообще не подозревал у нее наличие чувства юмора. Может, из-за ее книжек – сплошь из серии «Умелые руки».