Небесные Души

Глава 33. Пледы носят только живые

Проходило много часов, один за другим. Люди работали над их двумя машинами, не покладая рук, собирали вещи и в последний раз прощались с тем миром, который стал клеткой для каждого выжившего.

Им усиленно помогали Винчестеры и то появляющийся, то исчезающий из поля зрения Бобби Сингер вместе с Чарли и Руфусом Тёрнером. Изредка перекидывались между друг другом словами, строили тяжёлые, поэтапные планы отхода к порталу, обменивались страхами по поводу того, что могло ничего не получиться.

Джек постоянно вертелся вокруг да около рядом со своим отбитым на голову папашей Люцифером, Кастиэль, казалось, вечность готов был тихо следовать за ними и пытаться отгородить дьявола от нефилима. Мэри вместе с Кетчем (никому непонятно, как они сумели найти общий язык на некоторое время после того, что между ними произошло, - явно помогла одна из тех милых старушек, которая постоянно крутилась вокруг домиков и людей) помогали раненным и больным.

А Габриэль отчуждённо спрятался ото всей суеты и всех людей за одним из домиков, задумчиво листая маленькую книжечку одного из здешних подростков, что благосклонно отдал её архангелу со словами, что «уже и так знает её назубок».

Это был Ремарк, «Триумфальная арка», которую Габриэль очень и очень давно не перечитывал. Но Гейб никак не мог позволить себе вчитаться в текст, потому что мысли возвращались к прочитанному им описанию на мягком переплёте, что выглядел как изношенная годами тряпка с побитыми жизнью трещинами по корешку.

Последняя в нём строчка надолго засела в мыслях.

И время, когда им двоим пришлось встретиться, и город, пронизанный надвигающимся чувством катастрофы, становятся героями этого романа.

И время стало героем, и город, что никак не мог стать чем-то, кроме места, стал в этой истории слишком значимым. Гейб толком не помнил сюжета, помнил лишь мелькающие образы в его голове, - образы в каком-то роде мстительного Равика, того хирурга-беженца, и упорной Жоан, которая была совершенно невинной и очаровательной жертвой в этой истории.

Для Габриэля, если бы его спросили, он бы тоже сказал, что этот мир стал не просто местом, а живым существом, что дышало, наблюдало и, расширив свои глазища, зыркало на идущих мимо людей. Габриэль не мог нормально уснуть, хоть и хотел, чувствуя чужое присутствие. И он мог без внутреннего беспокойства сказать, что и время стало героем, и гордый нравом город.