Butterfly

Глава 22

- Кукиии... - зайдя в квартиру, Чим, огляделся в поисках младшего, надеясь, что тот выйдет на его зов. Но от Чона не последовало никаких действий, и рыжий, немного досадливо пожав плечами, разувшись, сразу же направился в гостиную, даже не раздеваясь. В руках он держал большую коробку и чуть ли не подпрыгивал на каждом шагу, ожидая увидеть реакцию младшенького на то, что находилось внутри.

Зайдя в зал, парень, не увидев никого, хотел было положить коробку с тортом на столик, стоящий возле дивана, но его взгляд привлекла коробка из-под Пеперо. Тут же глаза рыжего загорелись в предвкушении. Полностью поглощённый созерцанием идеала картонно-бумажной продукции, Пак случайно выронил из рук коробку, но даже не обратил внимания на то, как та приземлилась на маленький столик, чуть не упав. Обхватив ладошками коробку из-под сладких палочек, Чим потряс ею в воздухе, проверяя на наличие пустоты в ней, из-за лёгкости заранее расстраиваясь. Заглянув внутрь, он, к своей радости, достал палочку в шоколадной глазури, но только лишь одну. Однако её с остатком должно было хватить ему, и Чимин, радостно запищав в полголоса, чтобы не привлечь раньше времени внимание хозяина квартиры, обрадовавшись даже одной вкусности, которые давно не кушал.

- Уиии, шоколад на печеньке, вкуснотища, - причмокнув губами, Пак откусил немного, подергивая плечами от наслаждения, – Где только нашёл её?.. Выпуск прекратили же...

Как же долго он ждал этого момента, когда сможет прикоснуться языком к сладким, сахарным вкусностям!

По ощущениям пол жизни.

Рыжий, довольно жуя вкусняшку, что ему перепала милостью судьбы, не переставал довольно улыбаться, радуясь вкусной находке. Он забыл даже о Куки, к которому, собственно, так спешил, чтобы поднять другу настроение тортиком, полностью поглощённый десертом.

И, кажется, зря.

***

Набрав воду в ванной, Чонгук решил немного расслабиться, оставив, наконец, свои ненаглядные вкусняшки, только чудом каким-то найденные в крохотном магазинчике в другом конце города и хранимые до тяжёлых времён, на столе, - к которым он с самого утра привязался и не хотел прекращать есть, - совсем не рассчитывая на то, что кто - то может пожаловать в гости, в такое - то раннее время.

Вода расслабляла уставшие от постоянного напряжения мышцы, успокаивала и сознание мальчишки, позволяя хоть ненадолго, но расслабиться и душой, и телом. Чонгук блаженно прикрыл глаза, чувствуя, как отогреваются озябшие на сквозняке от постоянно открытого окна конечности. Он буквально чувствовал, как бледная кожа начинает медленно розоветь под теплотой воды, и вдруг поймал себя на мысли, что улыбается впервые за эти дни. Не так, чтобы успокоить Чимина или даже себя – фальшиво и совсем некрасиво, а по-настоящему.

- Удивительно, - думал Гук, перебирая пальцами пахучую мягкую пену с тысячей пузырьков, лопающихся под его прикосновениями, - А надо было только воспользоваться водными процедурами. Невероятно.

Полежав в воде около часа, играясь, совсем как в недалёком детстве, с пузырьками, которые поднимались вверх, переливаясь всеми цветами радуги под светом лампы, от дыхания Чона, направленного на воду, брюнет был так увлечен, что не замечал никаких посторонних звуков вокруг. Да и не до этого ему было сейчас – строить замки из пены оказалось на редкость увлекательным занятием, не терпящим отвлечённости.

Закончив ванные процедуры, он уже было собрался выходить и доесть свои сладости, уже предвкушая вкус палочки Пеперо, которую специально оставил на потом, чтобы насладиться последней штучкой съеденной за сегодняшний день. Вкус этот был так реален, что Чонгук буквально ощущал его во рту, с наслаждением прикрывая глаза и улыбаясь уголками губ. Однако, вернувшись в гостиную, он не обнаружил пачки на своём законном месте – на журнальном столике.

Зато там же стояла большая коробка с тортом, украшенным невероятным количеством цветов из взбитых сливок, а на диване восседал Пак Чимин с видом объевшегося сметаной кота, и держал губами его, Чонгука, печеньку, уже почти полностью слопав её. Довольно жмурясь, от чего глазки рыжего превратились в щелочки, он сидел перед телевизором, раскинув руки в разные стороны, и иногда зачем-то тыкал пальцем в своё пальто, неаккуратным комом сложенное тут же, на диване. И выглядел, в общем-то, полностью довольным сложившимся положением вещей.

Чего не скажешь о хозяине квартиры, который при виде такой вакханалии друга вспыхнул, словно спичка, моментально.

- Йа! Это же была последняя! Какого черта, хён? – поднял ребенок голос с нотками обиды, наблюдая за тем, как старший ест его палочку. Возмущение на данной стадии в нём взыграло так сильно, что не давало и шагу ступить, хотя Гук всеми фибрами своей разгневанной души желал придушить нахального хёна его же шарфом.

Чимин, невозмутимо переведя на младшего взгляд, приподнял брови, и уголки его губ взлетели вверх, придавая лицу какое-то шкодливое выражение. Гукки в такие моменты старался драпать от хёна с его безумными идеями куда подальше, но сейчас был слишком возмущён, чтобы заметить перемены в настроении Пака.

- Вот ведь... невоспитанный мальчишка, - сверкнув глазами, рыжий принял полностью сидячее положение, прожигая глазами немного стушевавшегося от такого мальчишку, – Что это за «йа»? Ты печеньку что - ли хочешь?

Забавно, - Пак чуть прищурился, разглядывая розовые после купании щёчки младшего, - Куки хочет печеньку. Каннибализм?..

Но Чон читать мысли не умел, а то бы точно заехал глупому хёну за такое извращение над его именем. Поэтому, отмерев, он решительным шагом направился к Чимину, собираясь проучить его – хоть и гораздо слабее, чем если бы всё-таки был телепатом – за такую вопиющую наглость и неумение разделять еду на свою и чужую.

- Ты не можешь спрашивать такое, потому что это мое, - произнес ровным голосом Чонгук, оперевшись руками о спинку дивана по разные стороны от головы Чимина. Зацепившись губами за другой конец палочки, младший слегка потянул ее на себя, дабы та не успела сломаться до того момента, как он смог бы отобрать её.

Однако, вопреки всем ожиданиям Гука, Чимин не отстранился, начав смущаться, как красна девица, а, наоборот, придвинулся ближе, приобнимая его за талию. Сердцебиение брюнета стало работать в ускоренном режиме, отбивая чечетку о грудную клетку, когда старший мотнул головой, вырывая из его губ печенье, и игриво подмигнул.

Что, черт возьми, я вообще делаю?

Пока Чонгук раздумывал, удивлённо хлопая глазами, рыжий, немного привстав, откусил пару сантиметров со своей стороны.

- О, похоже, мне больше достанется - очередная ехидная улыбка красовалась на лице старшего, - Вкусненько!

- Ага, мечтай, хён, - вынырнув из размышлений, Чонгук откусил добрых три сантиметра печенья со своей стороны, и его лицо стало еще ближе к старшему. Не в силах побороть природное смущение и неловкость перед другом, он изо всех сил старался смотреть на палочку, а не в глаза Чимина.

Который, в свою очередь, начал нарочно понемногу откусывать печеньку, дразняще играя бровями, умиляясь с засмущавшегося вдруг Гука, который всегда старался держать эмоции под контролем.

Не удержавшись, макнэ все же случайно поднял глаза, и тут же пожалел об этом, чувствуя, как огнём горят даже наверняка пылающие сейчас алым уши. От пристального взгляда старшего, в котором плескались искорки веселья, ноги стали подкашиваться, и Чон даже не понял, когда рука Чимина успела проскользнуть к шивороту его футболки и ухватиться за него, притягивая к себе ближе.

- Мне не нравится, что ты смотришь на меня сверху вниз, - разоткровенничался старший, с интересом разглядывая пунцовое лицо мальчишки, который безуспешно пытался держаться со всей возможной в данной ситуации стойкостью, а в глазах его заиграли чертики.

- А мне все равно, - ехидно улыбнувшись, почти уверенно проговорил Чонгук. У макнэ заметно прибавилось уверенности после того, как он понял, что старший снова дурачится, как всегда, не зная меры. Подняв глаза к потолку он блаженно улыбнулся, понимая, что в этот раз победил хёна, - Я ведь и без этого смотрю на тебя сверху вниз, да, крошка?

Пока до Чимина доходил с приличным опозданием смысл слов, сказанных младшим, брюнет, умело и почти профессионально – собаку уже съел в искусстве «выбраться из объятий излишне тактильного друга и не вернуться туда вновь ни за какие коврижки» - вырвавшись из хватки рыжего и откусив напоследок половинку от палочки Пеперо, крикнул, уходя вприпрыжку в свою комнату: - А у Чимина маленький... рост!

- Маленький обломщик веселья!

- От маленького хёна слышу!

***

- Ну Куки! – Чимин ещё раз поскрёбся аккуратно подстриженными, но искусанными полностью за короткий промежуток времени сидения у двери младшего ногтями по крашеному дереву, - Ну открой! Твоему хёну так одиноко в пустой квартире!

Ответа не последовало, как, впрочем, и миллион раз до этого, и Пак, заломив страдальчески брови, прислонился лбом к шершавой поверхности двери.

- Кууукиииииии... Я больше так не будуууууууу...

- Не будешь коверкать моё имя? – с другой стороны глухо раздался явно недовольный голос мальчишки, который, вообще-то, поспать в тишине собирался, а не полчаса игнорить приходящие каждую секунду от Пака сообщения с плачущими смайликами, дожидаясь, пока телефон того разрядится, а потом слушать не менее слезливый монолог, - Или заваливать меня сообщениями со своими плачущими селками? Или ныть под дверью, хотя я хочу просто...

- О боже, как я скучал по твоему голосу, Куки! – Чонгук отшатнулся от двери, когда о ту стукнулось что-то тяжёлое, а потом сползло вниз. Видимо, Чимин решился броситься к нему в объятья, забыв, что не умеет просачиваться сквозь стены, - Выйди ко мне, Печенька! – заныл он с ещё большим воодушевлением, и у Чона задёргался глаз, - Я заглажу свою вину обнимашками!

Когда дверь неожиданно резко раскрылась, Пак радостно встрепенулся, приподнимаясь на коленях, и расставил было руки, ожидая, как младший кинется к нему с распростёртыми объятьями, однако тут же отлетел к стене, сбитый массивной Гуковской подушкой, насквозь пропахшей гранатом.

- Загладишь, - кивнул мальчишка, чинно выходя из своей комнаты, и, проходя мимо насупившегося хёна, ткнул его носком пушистого тапка в бедро, - Иди торт режь и чай заваривай. Печенька проголодалась.

***

Чонгук жевал уже третий кусок вкуснейшего торта из всех, которые только пробовал, совсем не обращая внимания на то, что измазал всю мордашку в заварном креме и взбитых сливках. Всё его внимание было полностью приковано к Чимину, который, в свою очередь, не обращал внимания вообще ни на что, сидя с ногами на массивном стуле за столом, чуть правее от Гука.

Сначала тот, напевая себе под нос хит новой женской группы и подтанцовывая – на самом деле, больше просто крутя попой в такт – суетился у плиты, не подпуская младшего, даже когда тот попытался объяснить, что, вообще-то, пошутил, и сам в состоянии всё приготовить. На Чимина признание не произвело ровным счётом никакого впечатления – на него часто и совершенно неожиданно нападали «приступы материнского инстинкта», как называл это сам Гук, и тогда его и так порой навязчивая опека становилась невыносимой, и, главное, вездесущей. Как правило, обострение наступало после перепалок или ссор, и закалённый на гипертрофированных приступах заботы Чонгук предпочитал за лучшее просто отсиживаться и делать вид, что без помощи загнулся бы сразу, чем несказанно радовал Чимина, в котором данный вид деятельности пробуждал отчего-то бурный восторг.

Потом, когда ничего резать/варить/разливать было не нужно, Пак, полностью довольный проделанной работой, уселся рядом с молчаливым младшим и, периодически пытаясь вывести его на разговор, принялся жевать свой торт, иногда, думая, что Чонгук не замечает, таская с его тарелки «самое вкусное». Чонгук же, в прочем, замечал всё, однако просто улыбался уголками губ и специально пододвигал это «вкусное» поближе к краю, чтобы хён, не дай бог, не заляпал из-за своих кривых ручонок скатерть, подаренную когда-то мамой.

Заметил он и то, как изменилось лицо старшего, когда тот, получив сообщение от кого-то, совершенно неконтролируемо счастливо заулыбался. Бросив на Гука осторожный взгляд, проверяя, не заметил ли он чего-то, Пак начал быстро печатать ответ, всё так же улыбаясь и закусывая губу в безуспешных попытках не палиться слишком. А потом пришло ещё одно, и...

И Чимин пропал, в общем. Даже пытаться сделать вид, что ничего такого важного для него не происходит, перестал. Чонгук, наблюдая за радостным хёном, который, кажется, даже расцвёл от пары сообщений, только хмыкнул понятливо. Ему даже гадать не надо было, кто пишет Чимину, всё и так было ясно, как дань. Мальчишка даже залюбовался таким вот радостным другом, стараясь не обращать внимания на тупую боль в сердце, которая снова вернулась, кажется даже с двойной силой.

Потому что не Чонгук так улыбается, потому что, похоже, не улыбаться ему так никогда, не испытывать радостного волнения, которое отдаётся дрожью в кончиках пальцев, только завидев выученные наизусть цифры.

Цифры, которых он, кажется, тоже не узнает никогда.

Зато Чонгук может сделать так, чтобы для Чимина Юнги стал не только цифрами на экране телефона.

Смотря на друга, который словно улыбался всё шире при каждом сообщении, что, в принципе, физически было невозможно, Чон даже раздумывать не стал – настолько решение казалось простым и очевидным.

- Иди-ка ты по делам, хён, - мальчишка с улыбкой смотрит на то, как забавно вытягивается лицо у Пака. Тот даже телефон откладывает, удивлённо глядя на младшего, и не реагирует, когда приходит новое сообщение.

- Ты перегрелся что ли, Гукки? – озадаченно спрашивает он, и пальцами - слава богу, чистыми, а не в креме, как у кое-кого – зарывается в волосы на макушке, - Нет у меня никаких де...

- Ну как же? – Чонгук делает удивлённое лицо и даже губы складывает в аккуратную «о», хитро сверкая на потерянного друга глазами, - А... - он играет бровями, от чего Пак почти давится чаем и таращится на какого-то странного макнэ круглыми глазами, - Дела сердечные?

Чимин всё-таки давится.

Чонгуку всё-таки приходится засунуть своё «поржать» куда подальше и заботливо похлопать его по спинке.

- Гукки... Ты чего... Чего ты... - мямлит красный то ли от кашля, то ли от смущения Чимин, и мальчишка снисходительно смотрит на него со своей табуретки, на которую успел вернуться, пока старший переваривал услышанное и пытался выровнять дыхание, - О чём ты вообще...

- Иди к Шуге, говорю, - Чонгук победно улыбается, глядя, как Пак скромно опускает глаза и мнёт в пальчиках салфетку, - Не вынесу больше твою счастливую рожицу в моём царстве депрессии и расслабленности лицевых мышц.

***

После того, как Чимин пытается покончить его жизнь посредством объятий и щебечет радостно что-то о том, что его макне – самая лучшая печенька в мире, Чонгук сидит на всё той же табуретке у окна и задумчиво смотрит на удаляющуюся спину друга, затянутую в ткань пальто, которое тот даже не удосужился застегнуть. Чимин идёт быстро, бежит почти, и чуть ли не припрыгивает на каждом шагу, снова что-то печатая – Гуку не видно, но он догадывается, что друг именно это и делает – и исчезает в арке между девятиэтажками напротив так же стремительно, как и выбежал из его квартиры, впопыхах забыв на диване шарф.

Чимин исчезает, а кошки, которые скребут на душе у мальчишки, разрывая её в клочья, не деваются никуда. Чонгук смотрит пустым взглядом бессмысленно туда, где в последний раз мелькает рыжая макушка, и болезненно кривит губы. Ранки, зажившие уже и покрывшиеся тонкой корочкой, лопаются, и губы печёт сильно, так, что, кажется, говорить будет больно. Но Чон только качает головой, сжимая судорожно чашку с остывшим уже чаем, будто хоть от неё надеясь согреется – с уходом рыжего в квартире становится холодно почти так же, как на улице, и совсем безнадёжно.

- Надеюсь, ты счастлив.

Голос в тишине звучит глухо и словно бы не его, и мальчишка только плечами пожимает, думая, что однажды, если – когда - Чимин перестанет приходить, совсем забудет, как он звучит на самом деле.