Он никогда не плакал.
Даже когда был маленький и разбивал колени в кровь.
Даже когда отец кидал неправдивые и очень обидные замечания — он одаривал родителя сухим взглядом и молча слушал.
Ты встречала их в аэропорту, когда они, уставшие, но довольные, возвращались после сложного и долгого мирового тура. Он бежал тебе навстречу, распахивал объятия и дарил бесконечно тёплую улыбку.
Ты утыкалась носом в его плечо и плакала навзрыд, вымещая вместе со слезами всю горечь слишком длинной разлуки.
Смотря на вас, даже хены умиляются и начинают моргать чаще обычного и шмыгать носом. Сам он — никогда.
Его таким и запомнили и ты, и Арми — независимым, сильным и... идеальным, что ли. Во всем лучшим, во всем первым.*
— Чонгук, не волнуйся ты так, все будет отлично, — ты улыбаешься , игнорируя тупую боль, — вы всегда выступаете хорошо.
— Да, я знаю, — обеспокоенно смотря тебе в лицо, проговаривает Чон и в последний раз поправляет футболку, — Т.И, что-то не так? На тебе лица нет.
Ты хочешь сказать ему прямо сейчас, но так не хочется отвлекать сосредоточенного Гука от мыслей о предстоящем выступлении.
— Чонгук, я... — резкая боль служит побуждением для начала действий, ты охаешь и хватаешься за живот, — я хотела с тобой поговорить...
— Так говори, — озабоченно разглядывая твои огромные мешки под глазами, роняет Чон, и притягивает тебя к себе за плечи, — ну, что?
— Я... Я... — хосоковское «Чонгукки, нам пора!» прерывает тебя, и он отпускает твои плечи, с сожалением констатируя:
— Тогда потом, Т.И, ладно?
Но ты больше не можешь терпеть. До сих пор держа руку на животе, ты решаешься и бросаешь:
— Чонгук, я беременна!
Хены уже утащили его за собой, и у тебя нет полной достоверности, что он услышал.
Менеджер указывает тебе на место в зрительном зале, и ты встаешь рядом с Арми, трепещущими увидеть своих кумиров.
Он выходят на сцену.
Джин, Намджун, Хосок, Шуга, смеющиеся Ви и Чимин... И, наконец, он.
Чонгук слишком далеко от тебя, и ты не можешь различить его лица.
Камера направляется прямо на ребят, и ты замираешь.
Слезы.
На глазах Чонгука слезы.
Ведущий вещает о том, что, мол, «сейчас перед вами выступят богоподобные и великолепные BTS, которые когда-нибудь переплюнут The Beatles!», но ты смотришь только на мокрое лицо юноши и мысленно сцеловываешь каждую слезинку.
Какая-то Арми заметила это. Шепнула подруге, та своей подруге, и по огромному залу покатилось громкое сочувственное «оооо!».
И ведущие, и хены, и стафф не понимают, в чем дело. Они оглядываются, выискивают причину такой реакции, а Чонгук плачет и несмело утирается рукой.
— Почему ты плачешь, Чонгук? — громко кричит из зала одна Арми, и все подхватывают этот вопрос.
Тэхен заметил. Он и отдал Гуку свой микрофон.
— От счастья, — хрипло шепчет Чон, ища в толпе твое лицо.
Ты улыбаешься сквозь слишком горячие капли солёной воды на лице и машешь ему пальчиками.
Арми продолжают галдеть, но Чонгук снова подносит к мокрым губам микрофон, и все они замолкают, как одна, а парень спрашивает:
— Вы же знаете мою Т.И, да? — утвердительные возгласы, — ребята, я вас всех люблю, правда, вы стали моей семьей... и в нашей семье пополнение, — из глаз его еще льются слезы, но сами глаза смеются, — Арми... Я скоро стану папой. Вы представляете это?
Зал взорвался. Такого шума ты не слышала нигде и никогда. Девочки, стоящие рядом, узнали тебя, — всё-таки ваши с Чонгуком отношения открыли довольно давно, — и бросились обнимать.
— Ну, концерт, явно, сорван, — в невозмутимой манере проговорил в микрофон Шуга, стараясь отпихнуть Хосока, издающего свои легендарные звуки.
Все смешалось внутри тебя. Холодный Шуга, орущий Хосок, взбунтовавшиеся Арми, ничего не понимающий ведущий...
Ты выискала на сцене любимое лицо и прочла по губам:
— Спасибо.