Тринадцать этажей вниз к небу

6

— Сука!

Чимин засмеялся в голос, отпихивая прикрикнувшего на него Намджуна. Напуганное лицо старшего, прижавшего Пака к себе, стоило того, чтобы сделать это.

— Ублюдок, — выплюнул Намджун, едва сдерживаясь, чтобы не дать всё ещё смеявшемуся Чимину затрещину. — Тебе смешно? Мудак.

— Ты своё лицо видел?

— Ты чуть не спрыгнул!

— Я бы не сделал это, только не из-за тебя, — успокоившись, выговорил Чимин. Ким по-прежнему недоверчиво косился на него, сам не зная, почему так остро отреагировал. Но сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда Чимин понёсся навстречу высоте. Что-то внутри него кричало: он не может позволить этому мальчишке разбиться насмерть. Но он причинял ему боль. И физическую, и духовную. И слышал, как надломленно звучал смех Чимина.

Он не верил Чимину. Тот мог бы спрыгнуть всерьёз. Что-то в нём сломали задолго до того, как пришёл Намджун и стал просто добивать.

Кем был Чимин? Трусом? Вряд ли. Намджун постоянно говорил это, но в собственные слова не верил. Если бы Чимин его по-настоящему боялся, он бы давно нашёл выход и перевёлся в другую школу. Или выхода всё-таки не было? Он прятался от него, но Чимин не прячется. Чимин исправно ходил в школу, готовится к урокам, и Намджун действительно за всё это время не смог избавиться от упёртого парня. Он мог сделать это быстро, не своими руками, но Чимин каждый раз выбирался из проблем, учинённых Намджуном, и снова приходил в школу.

Он хотел его сломать. Но суть была в том, что Чимин уже был сломан. Как кукла, которую нельзя было починить, заменив недостающие или сломанные части на чужеродные.
Намджун остался стоять на крыше один. Чимин вернулся к занятиям.

***

В сентябре Ким Намджуну исполнялось девятнадцать. Он никогда не ждал свои дни рождения с нетерпением. Он вообще их не любил. Последний раз он радовался ему, наверное, лет в восемь. А теперь один не отличался от другого, однообразные подарки, но всегда разные люди. Он ни с кем не дружил тесно, разве что с Юнги. Но они друг друга с того же детства знали, это было дело привычки.

— Домой, господин Ким? — спросил водитель, когда Намджун плюхнулся на заднее сидение, откидывая голову на спинку и расслабляясь.

— Да, но давай сначала заедем в одно место.

Дома он тяготился от постоянного внимания матери. С тех пор, как остался единственный в семье, её забота стала чрезмерной, направленной только на него. Намджун не мог от этого отделаться, желая угодить матери, почти потерявшей себя в горе, но становилось всё труднее притворяться.

Они все притворялись. Намджун знал, что смех не заглушает боль, но все они притворялись, будто бы ничего не случилось. Всё так же праздновали дни рождения, встречались с друзьями, устраивали вечеринки, ходили на работу, но дом — огромный фамильный особняк — перестал быть домом. Причём для всех. Смерть одного разъединила оставшихся.

— Привет, Минчжун-а, — прошелестел голос Намджуна. На бетонную плитку с ручной гравировкой и фамильным гербом опустился букет в шуршащей обёртке.

С маленькой фотографии на резном камне смотрел молодой парень, ему было не больше двадцати пяти. Намджуну часто говорили, что они и глазами, и губами похожи. Но всё-таки Намджун был больше в отца, а брат в мать.

Легкий ветерок покачнул тонкие деревья отцветшей сакуры. Она рано зацвела в этом году — в начале апреля. Вокруг было тихо, никто не поднимался к надгробиям, в будний день в час пик почти не было посетителей. Водитель дал время Намджуну и уехал, припарковавшись в нескольких кварталах от кладбища.

Намджун присел на молодую траву. Май уже был жарким и душным. Парень обвёл взглядом уединенный лес, отделявший деревенскую часть от городской. В какой-то степени здесь было даже красиво — за кладбищем ухаживали, высаживали цветы и деревья, убирали мусор.

У Чимина тоже был брат. Младший, Намджун его не видел, но о его существовании знал.

— Я знаю, что ты бы мне сейчас сказал. Что всё это на меня не похоже и я не должен так поступать с этим парнем.

Тишина умиротворяла.

— Чем чаще я с ним сталкиваюсь, тем больше во мне злобы. Но ведь он действительно ничего мне не сделал, а я его мучаю, представляешь? — Намджун поднял глаза к нему, потом посмотрел на время в своём телефоне. — Он совсем дурак. Ничего не знает о своём папаше и не хочет знать.

Он замолк на какое-то время, прислушиваясь к гулкой трели птиц.

— Я думал, мне станет легче, если я оторвусь на нём. Но не становится. Наоборот, только хуже. Я уже не знаю, куда деваться, но если не вижу его — злюсь, вижу — злюсь ещё сильнее. Он толком не защищается, ничего не делает! Я не знаю, почему. Я бы давно вмазал мне, хотя бы попытался, а он нет.

На фотографию брата не хотелось смотреть. В своей памяти он и так запечатлел его, живого, искренне наслаждающегося каждым моментом. Когда Нам смотрел, сразу вспоминал, ради чего заварил эту кашу, но когда встречался глазами с Чимином, забывал.