Тринадцать этажей вниз к небу

19

Чонгук задрал футболку до лопаток, заставив прогнуться синеволосого, и сам закатал рукава.

— Будет больно.

— Да похер, чё я как девочка что ли.

— Ну, я предупреждал.

Младший зачерпнул побольше прохладной субстанции в баночке, с весьма пахучим составом, растёр по ладоням, вдохнул поглубже, чуть не задохнувшись запахом мяты, и провёл руками от лопаток до поясницы. Юнги резко вынулся, словно внутри что-то прострелило.

— Вот же блять!

Чонгук будто с садистским наслаждением пошёл дальше, и начал втирать мазь, затрагивая самые затемнённые участки кожи — там наливались синяки. Ссадин почти не было, но Юнги всё равно ныл, будто его порубили на маленькие кубики.

— А я сколько раз тебе говорил не лезть к ним! Терпи, идиот.

Юнги пробурчал что-то невнятное, упёршись в стол, чтобы удержать равновесие. Это Чонгук ещё добрый. Мог и начать массажировать вместо ласковых прикосновений, и ходил бы Юнги весь цветной с головы до ног. Иногда старшему кажется, что Чон готов отпиздить его палкой, с которой тренируется в свободное время, но хорошо, что такая идея тому пока просто не приходила в голову.

— Да их всего-то двое было...

— Бугаев больше тебя в несколько раз. Тебе голова только краситься дана?

— Да они затрахали свою музыку на всю громкость включать, ещё в нашем дворе прямо под моими окнами, хули я, ссыкло что ли, какое?

Чонгук закатил глаза. Юнги не умел не ввязываться в драки и не доказывать остальным, как они не правы. Тупая упёртость Мина иногда бесила, а иногда спасала ситуацию. Чонгук был только вспыльчивым, но менее решительным, и когда загорался идеей, вроде того, когда он не знал, стоит ли ему записаться на курсы китайского, Юнги тут же подпинывал. Он размышлял гораздо меньше и почти не колебался.

— Кстати, где мой ужин?

— Я его слопал, — спокойно парировал Чонгук.

— Ну ты кабанище, скоро во сне меня придавишь просто.

— Не жалуйся на свою наследственность, — усмехнулся младший, втирая остатки мази и невесомо целуя того в макушку, пока он не видит. — Ладно, сейчас что-нибудь быстро приготовлю. Иди учить билеты.

— Может ну его в задницу этот универ? Зачем он мне?

— Я сказал, иди учить, хён, — в его голосе послышалась угроза, но Юнги только посмеялся: Чонгук на самом деле был совершенно безобидный.

Они жили в одной общаге. Юнги выпустился на год раньше и съехал от матери с отчимом сразу же, Чонгук же присоединился к нему только на второй год обучения, пару месяцев назад. И хотя Юнги учился на биохимическом, что по-прежнему удивляло многих, ведь он уже работал на Намджуна, диплом ему был не особо важен, в отличие от Чонгука.

Юнги с кислой миной угнездился на диване, обложившись тетрадками и учебниками — его через пару дней ждал последний экзамен по органической химии, а Чонгук, закинув в стирку грязную спортивную форму и футболки, пошёл колдовать на кухню, оставляя Юнги в их комнате наедине.

Хосок: хочу бухать.

Телефонная трель отвлекла, Юнги психованно отпихнул от себя мукулатуру. С Хосоком они виделись редко, ведь тот учился не в Сеульском и вообще не в Сеуле. С младшей сестрой, Соён, он улетел учиться в штаты, и теперь, как у всех нормальных людей, у него были каникулы, а Юнги учился до посинения, хотя до посинения предпочёл бы делать кое-что другое. Он знал, что если сказать Чонгуку, что хочет выпить с другом, тот или обидится и скажет идти на все четыре стороны, или не отпустит вовсе, напоминая про экзамен.

Чонгук ревновал к Хосоку. Мин не был до конца откровенным, но разговор про бывших однажды всё же состоялся (и именно в тот день они узнали, что они истинные родственные души). Пришлось сказать, что иногда с Хосоком было весело, и тот был безответно влюблён, но Юнги почти никогда не отвечал бывшим взаимностью. Для него это было не более, чем увлечение. Может быть, Хосок уже кого-то нашёл. По крайней мере, Мин на это надеялся.

Шуга: учу химию, бро. Не сегодня.

Хосок: когда-то это вообще не было помехой, и мы приходили на уроки бухие в хламину.

Чёрт бы его побрал, этого Чон Хосока! Юнги стал почти ручной. Может, такой Чонгуку был и нужен? Он часто ощущал нехватку адреналина, хотелось сделать что-то безбашенное, и поэтому иногда он дрался, нарывался на тех, кто явно превосходил его числом или качеством. Чонгук ругался, но списывал это на вспыльчивость Мина. Вспыльчивость? Смешно. С Чонгуком было почти идеально. Но это почти...

— Будешь оладьи? — Чонгук заглянул из кухни, общей на четыре комнаты в блоке. — Эй, ты завис? Земля вызывает Марс!

— Да, оладьи нормально, — отвис Юнги, зачесав синие пряди назад. Не нужно говорить Чонгуку. Ложь во благо — чушь полная, конечно, но он ведь не солжёт, он просто ничего не расскажет. Не скажет, что по-прежнему переписывается с Хосоком. Что когда тот приезжает, сразу мчится встречать, если получается. Что пьёт с ним. Он не позволяет Чону себя целовать или прикасаться как-то так, как это делает Чонгук. Но иногда... Всего лишь в мыслях, всего лишь допускает мысль, а что, если бы Чонгук не появился в его жизни? Был бы он сейчас с Чоном? С вечно весёлым Чоном, вечно пьяным, вечно тусующимся и наверняка позволявшим бы Юнги вытворять, что тому вздумается. С Хосоком никаких бы правил не было. И оладий на ужин. Виски, курево и грязный секс — вот что бы получал Юнги, будь он не здесь.

Шуга: Я с Чонгуком. Бухать не буду.

Хосок больше не ответил. Оно и правильно, наверное. Что бы он сказал? «Удачно потрахаться?» Чонгук почти всегда спрашивает, чего бы Юнги хотел. А может Юнги бы хотел, чтобы его не спрашивали? Прав Чонгук. Он та ещё принцесска, и связался с парнем, который заботится о чужом комфорте, о таких, как Чонгук, говорят рубаха-парень, а Мин что? Не ценит, дубина, своего счастья. Отношения для него — слишком. Во всём слишком.