Тринадцать этажей вниз к небу

7

Чимин многое бы хотел высказать Намджуну, сидящему спереди вместе с водителем, но тот бы не стал его слушать. Что за выкрутасы? Он не явился на экзамен, и вечером дома будет разбор полётов, потому что Чимин никогда не прогуливает школу. Как он пересдаст экзамен? И как за это ответит Намджун?

Да никак. Ему ведь всё равно на страдания Пака, на его проблемы, на то, какие усилия он прикладывает, чтобы быть в числе первых. Быть тем, кем не является, но должен.
Они неслись куда-то на автомобиле. Чимин забыл пристегнуться, и его мотыляло в разные стороны. Намджун, сидящий спереди, тоже плевал на правила дорожного движения. Сосредоточенный на чём-то своём, он не поворачивался к Паку, и это в какой-то степени облегчало поездку Чимину, которого увозили в неизвестность.

Хотя неизвестность — громко сказано. Машина остановилась в самом центре Сеула, перед министерством юстиций. Внушительное архитектурное здание из белого камня с несколькими колоннами окружила толпа людей, среди которых резко контрастировали вышедшие на крыльце в официальных костюмах несколько министров во главе с отцом Пака и журналисты, кричащие громче всех, чтобы им дали интервью.

«Дети голодают в школах!», «Халатность со стороны учителей!», «Мы требуем уважения к нам» и другие лозунги говорили о том, что здесь собрались недовольные родители из каких-то школ. Чимин, заприметив, что Намджун на него посмотрел, нахмурился ещё больше.

— Что происходит?

— У людей есть много вопросов к твоему отцу. Куда же деваются бюджетные деньги для бюджетных организаций?

Намджун явно издевался. Чимин понял, для чего он его сюда повёз, но он немного просчитался.

— Ты думаешь, я не в курсе, что делает мой отец?

— Думаю, что нет, и хочу открыть тебе глаза на это.

— Не утруждайся, — начал было Чимин, но Намджун пригвоздил его одним взглядом.

— Смотри, я сказал.

Чимин отвернулся, глядя в окно. Он всё ещё не понимал, чего Намджун добивался? Отец стоял, выслушивая гневные послания от женщин и мужчин, матерей и отцов, но с такой гордо поднятой головой и хладнокровностью, что все наверняка понимали — толку от единичных протестов мало. Собирался ли он извиняться за свои ошибки? Навряд ли. И хоть Чимин никогда не вдавался в подробности отцовских дел, он испытывал к нему такие же чувства, как эта толпа сейчас. Если бы не охранники, порвали бы они его на флаг? Отец был жестоким человеком, и Чимин это признавал. Он знал, он рос под его воспитанием. И если Намджун хотел разбудить ненависть по отношению к отцу, то зря потратил время. Чимин уже и так его ненавидел, Намджун лишь подлил масла в огонь.

— Кто бы мог подумать, что у тебя обострённое чувство справедливости, — съязвил Чимин, первым нарушив тишину. Отец уже собирался покидать эту акцию, которой наверняка никто ничего не добился.

— Эти люди не мы, они не родились с золотой ложкой во рту, они не могут позволить себе лишнего, а твой отец отбирает у них и то, что принадлежит им по праву.

— Я тоже не родился с золотой ложкой во рту, — огрызнулся Чимин. — Да и что я могу сделать для этих людей? Ты зря привёз меня сюда.

— Действительно, ты и сам для себя ничего сделать не можешь. Я ошибался, когда говорил, что ты станешь копией отца. Ничего подобного, — Намджун откинулся на спинку сидения. — Вечно строишь из себя жертву и сам даже не защищаешься.

Чимин проглотил обиду. Намджун, как и ожидалось, бил в самое больное. Он легко вычислял его слабые места.

— Отвези меня в школу, — тихо попросил Чимин. — Если есть время, я хочу успеть написать экзамен.

Намджун больше ничего не говорил до конца обратной поездки, хотя по лицу в боковом зеркале было видно, что он бы тоже многое мог сказать.