Кукушата А. Приставкин

8 глава

Тут прибежала Туся, ахнула, решив, что мы сами спалили эти несчастные дрова. Вот и выпускай нас из-под охраны, мы, тогда гляди, и поселок сожжем. Но тут она увидела меня и осеклась. - Ох, забыла... Тебя же ищут! - Кто меня ищет? - спросил я, дурачась. - Не собака ли на помойке? - Тебя, правда, ищут, - сказала Туся. - К тебе тетя приехала. - Какая еще тетя... - я хотел уже нагрубить и тут вспомнил, что, и правда, тетя, которая не тетя, обещала приехать. И хоть обещанного три года ждут, а я так и вовсе не ждал, ибо никому из них, из этих, что вокруг, не верил. Но вот приехала, не обманула. А если по правде, то я вовсе ее не забывал, только сам придумал и сам поверил, что забыл и что она мне не нужна. А теперь не знал, рад я или не рад, что она объявилась. - Ладно, - сказал я Тусе, - приду. Она где? У директора? - Нет. Она на улице. Ивана Ореховича сегодня нет. - И не надо. А лучше бы и ее не надо. Но тут вмешался Мотя. - Она хорошая... - сказал он. И другие все стали говорить, чтобы я шел. Может, она конфет привезла или еще чего пожрать. А Хвостик сказал: - Серый, ты иди. У нас нет тети, а у тебя есть. Ты потом позови меня, я хочу совсем чуть-чуть около тети постоять. Я пообещал Хвостику взять его в другой раз, чтобы он постоял около тети, и ушел. Тетка сидела на крыльце и, завидев меня, поднялась. Может, она ждала, что я брошусь к ней от радости. Но я не бросился к ней и никакой радости не проявил. Я поздоровался и молча ждал, что она скажет. А она будто не замечала моего настроения, была такой энергичной, разговорчивой, и все говорила, говорила. - Вот отпросилась снова и приехала на весь день. И теперь мы можем не толкаться тут, на глазах «спецов» - так их зовут? - а куда-нибудь пойти. - Куда? - спросил я хмуро. - А разве некуда? У вас за поселком поле, речка... - Ну, это далеко, - сказал я. Хотя я-то знал, что для нас это никогда не считалось далеко, мы туда готовы на дню по сто раз бегать, когда отпускают. Я просто хотел дать тетке понять, что мне не слишком охота куда-то тащиться для ненужных разговоров. Но тетка напрочь не замечала моего дурного настроения. Она весело произнесла: - Не надорвемся. Ваша воспитательница, Наталья Власовна... Ее ведь так зовут? - Туся, - уточнил я. А про себя добавил: а еще ее дурой зовут! - Ну, вот. Я с ней поговорила. Она отпускает тебя до вечера. - А обед? - спросил я. - Кто обед отпустит? Не было такого случая, чтобы кто-нибудь в «спеце» по своей воле пропустил кормежку. Можно оторваться на станцию или в поселок, хоть за это наказывают. Но не дай Бог никому прозевать свою пайку. Пайка - дело священное, неприкасаемое, это не объяснишь никакой заезжей тетке. Но она и сама по выражению моего лица догадалась, что разговор ведется о чем-то таком, что не подлежит обсуждению. Это незыблемо, как уголовный кодекс, о котором нам долбят каждый день. - Но ведь я... Накормлю, - добавила тетка неуверенно. Подумалось, что мы вообще с теткой на разных языках говорим и никак друг друга понять не можем. - Ладно, - сказала тетка, поджав губу, и посмотрела на крошечные часики на руке, как их до сих пор не срезали! - Я тебя все равно подожду. Одолжила, называется. «Можешь и не ждать!» - чуть не сказал, да спохватился. У нее ведь для меня шамовка там какая-то припрятана. Глупо оставаться в «спеце» без обеда по своей воле, но так же глупо отказаться от тетки с ее шамовкой. - Пойдем, что ли, - бросил ей на ходу, выскакивая из столовой. Нарочно грубил, пусть она не считает, что если она с шамовкой, то я от нее завишу. И она, терпеливо ожидавшая меня, наверное, целый час, подхватилась, как девочка, и кинулась догонять, даже не обижаясь на такое мое обращение. - Ты не думай, - сказал я ей по дороге, - что я пошел, чтобы пожрать на халяву... Я вовсе не из-за твоей шамовки, а сам по себе. - Я так и не думаю, - ответила она. - Но ты меня эти дни ждал? - Нет, - сказал я правду. - Не ждал. - А я приехала... И ты, Сергей, знал, что я приеду. Правда? Я заметил, что она больше ни разу не назвала меня Сережей. Баба, но поддается дрессировке! - Не знал, - ответил я. - Откуда мне знать, что ты приедешь? - Но я же обещала! - Мало ли кто чего обещает! - Да, правда, - согласилась она вдруг. - А ты не злись. Меня терпеть долго не придется. Я к тебе последний раз приехала. Завтра или послезавтра мы на фронт отправляемся! Я мог бы спросить: «На какой фронт?» или «Правда? На фронт?», или «Неужели на фронт!» - как говорят по радио и в газетах, когда провожают на фронт. Но я не спросил и ничего не пожелал. Сейчас воюют все, и девчат тоже гребут, это я знал. У нас в поселке старики и старухи остались. Лишь Наполеончик да директор школы не воюют. Но Уж в финскую что-то у себя в кишках отморозил, он жрать-то по-настоящему не может, оттого, наверное, он и историю не переваривает... В ней дат много! А вот Наполеончик, тот жрет и не подавится, но все равно не воюет. Да и наш директор, Иван Орехович Чушка, тоже не воюет. То есть он воюет только с нами, с теми, кто ему послан в"спец". И я сказал тетке. - А Чушку не берут на фронт! - Так он же из надзирателей. - Из... кого? - Я думаю, что он из лагерников... Словечки-то у него, я в ужас пришла... «Зона»... «Замолкни»... Он и со мной так разговаривал, что я подумала, вот-вот возьмет и арестует. - Значит, он не директор? - спросил я. - Ну, как тебе объяснить, - тетка шла и оглядывалась на дома. Дома у нас в поселке - деревянные избы, и ей, наверное, было интересно. - Он какой-то сдвинутый... Мрачный... Нелюдимый, так? Я кивнул. Уж мы-то знали, что он, и правда, чокнутый, а вот как тетка догадалась, она-то его всего один раз видела. - Потому и не берут, - сказала тетка. - Сдвинулся... На работе... А детей охранять с его специальностью ему сам Бог велел. Он же говорит: «Шаг влево, шаг вправо...» - Прыжок вверх - считается за побег! - закончил я весело. Тетка покачала головой на мое такое веселье и ничего не сказала.