Кукушата А. Приставкин

36 глава

Мы пришли к Чушке утром в тот момент, когда у него по каким-то причинам собрались наши шефы: Наполеончик, Козел, директор Уж, орсовский Помидор и другие. Тут же была Туся, сидела и помалкивала, забившись в уголок. Когда мы вошли, они все громко разговаривали, но, заметив нас, замолчали, уставясь с любопытством, будто на экспонаты какие. А мы сделали вид, что их не знаем, и сразу обратились к директору, который, судя по всему, нас ждал. Он нацепил золотые очки свои ворованные, пошарил по столу, ища что-то, спросил, не поднимая головы: - Пришли?.. Все?.. - и остальным: - Это вот они... Гости молчали, втыкаясь в нас глазами. Бесик подтолкнул меня локтем и, указывая в сторону гостей, дал понять: он лично считает, что неспроста они тут все собрались. Уж не за деньгами ли нашими они явились? И Сандра на меня оглянулась, а Хвостик даже рот открыл, чтобы спросить, но я сделал знак молчать. Хотя, если честно, мне стало не по себе от предчувствий: не к добру собралась вся эта шайка. Чего-то им всем от нас надо. - Сергей Егоров, - произнес директор в стол. - Кто? - Ну, я, - сказал я. Они теперь стали смотреть на меня. - Ну, вот, - продолжил директор, привставая и разводя руками. - Егоров, значит, как патриот внес свои деньги... Мы его поздравляем! И все собравшиеся - Наполеончик, Уж и другие - почему-то захлопали, а директор протянул мне руку. - Поздравляю, Сергей! Так и надо поступать! - Как? - спросил глупо я. - Вот так... Как ты поступил... - директор взял со стола листок, это оказался номер «Красного паровоза», и громко с выражением прочел: «...Сбор народных средств на боевую эскадрилью истребителей имени Героя Советского Союза летчика Талалихина проходит на высоком трудовом и морально-политическом уровне. Восьмидесятилетний колхозник-хлопкороб Янгиюльского района Ташкентской области Султан Акбаров сдал в фонд обороны на строительство боевой эскадрильи от имени себя и своей многочисленной семьи, у него девять детей, трое из которых сражаются на фронте, триста тысяч сбереженных рублей... А коллектив спецдетдома особого режима в поселке Голятвино Московской области перечислил собранные деньги на строительство боевых машин в количестве сто тысяч рублей... Товарищ Сталин выразил благодарность всем гражданам и коллективам, оказывающим своими средствами посильную помощь Красной Армии...» И все опять захлопали, а мы стояли, будто придурки, перед директором, не в силах понять, что же произошло, как мы оказались коллективом, который отдал деньги, сам остался без денег. Значит, вместо нашего Корешка теперь начнут в складчину с колхозником-хлопкоробом клепать железный истребитель, а Корешок из-за этого будет сидеть в подвале. - Ладно, - сказал директор, победоносно оглядывая шефов. - Мои голодранцы растерялись от радости... Пусть идут... А мы еще посидим... Не каждый день такой праздник, что товарищ Сталин лично... - и уже нам: - Валяйте... в зону... Я велел вам дать по лишней пайке! Во дворе нас ждал Мотя. - Корешка нет, - произнес глухо, не глядя на нас. - Где нет? В подвале нет? - спросил Бесик. - Нигде нет. - Может, его выпустили? Мотя не ответил. - А когда ты увидел, что его нет? - Утром. - А вчера он был? - Кажись, был... Но там же ночью темно, а он молчит, - сказал Мотя. - А потом рассвело, я стал смотреть, а там пусто. - А эти? Из ресторана? - Я их не видел. - Надо их найти. Мы, все Кукушата, бросились на станцию, мы бежали так, что Хвостик отстал от нас и закричал: - Я тоже хочу! Я устал! Мы подождали Хвостика, но между собой не разговаривали. Это был тот момент, когда никаких слов не надо. Мы все знали, что будем делать. И знали, что каждый будет делать то, что надо. Даже Хвостик. Мы спустились в знакомый подвал и увидели, что дверь закрыта. Стали барабанить в нее кулаками, ногами, пинать ее, бить изо всех сил, но в ответ не раздалось ни звука. - Может, никого нет? - спросил Шахтер. - Не может! - крикнул Бесик. - Они заперлись! Я знаю! И Сандра промычала, указывая, что они там. Она их прямо чувствовала за дверью. Тогда Бесик подхватился, прыгая через ступеньку, выскочил наружу и стал заглядывать по очереди во все подвальные решетки и сразу закричал: - Они тут! Они тут! Кукушата облепили окошко, и я воткнулся между остальными: повариха и Филиппок стояли посреди поварни и смотрели на нас. А мы сверху смотрели на них. Я думал, что они сразу спросят про деньги, принесли мы их или нет, но они молчали. И вид у них был какой-то странный, вовсе не такой воинственный, как в последний наш приход. - Эй! - крикнул Мотя. - Корешок у вас? Филиппок поднял глаза и покачал головой, а повариха молчала. - А где он? Почему не открываете? - Его нет, - произнесла, наконец, повариха и высморкалась, утирая нос передником. - А где он? Повариха посмотрела на Филиппка, обвела глазами кухню. Сказала, вздыхая: - Он, значит, приболел. Филиппок с готовностью кивнул, подтверждая ее слова. - Ну, а где он сейчас! - крикнул Бесик, которому надоела эта волокита. Мы и так без них знали, что Корешок приболел. - В больнице... - ответила повариха, при этом опять вздыхая, будто ей было жалко Корешка. - Вот, Филипп Христианович отвез... Лечиться... А Филиппок снова с готовностью кивнул. В этот момент, глядя на повариху и Филиппка, я вдруг понял, что они нас боятся. Теперь, когда уйти было им некуда, они врали про больницу, потому что нас боялись, хотя и сидели в своем подвале запершись. А Мотя сказал, приподнимаясь и отряхивая штаны от пыли. - Двигаем в больницу! Этих мы всегда найдем! Он наклонился к решетке и крикнул: - Мы идем в больницу... А если что... Мы вас найдем! - Мы вас найдем! - крикнул за ним и Хвостик и показал через решетку кулак. Филиппок и повариха, как завороженные, смотрели на нас, задрав головы, и даже не ответили на угрозу. Больница находилась недалеко, за церковью, где мы делали колючую проволоку. А знали мы ее еще потому, что расцарапав на первых порах руки о проволоку, мы тут заливали их йодом у пожилой тихой медсестры, которая принимала нас в прихожей. Во всей же больнице было три комнаты и кабинет врача, в который нас из-за нашей грязи никогда не пускали. Встречали мы и врача, маленького росточка, всегда в шляпе и в очках с сумочкой, в которой мы успевали пошарить, когда он приходил к нам во время вшиводавок, чтобы подписать какие-то бумажки. Нас он побаивался, а мы при виде его всегда кричали: «Без порток, а в шляпе! Очковая змея!» И что-то подобное, уж очень он нас смешил своим дурацким видом. В поселке больше так никто не ходил. Теперь с лёта мы обогнули церковь с мотками колючей проволоки по всей территории бывшего кладбища и влетели на крыльцо больницы. Мы, наверное, слишком топали, потому что в окошечко выглянуло чье-то испуганное лицо и на крыльцо сразу вышел, правда, без шляпы, знакомый врач. Но очки, этакие странные стеклышки, которые щипочками держались за переносицу, у него были. То-то, наверное, больно носу, что он все время морщился, когда они так прищеплены! Но нам сейчас было не до очков. Мотя еще задыхался от бега, как и все мы, поэтому спросил отрывочно, словно пролаял: - Скажите... Нам сказали... Корешок... Ну, Сенька из нашего «спеца»... Он у вас? Врач как будто удивился: - Мальчик? От вас? - Да! От нас. - Сенька? А фамилия? - Кукушкин! - Семен Кукушкин? - будто вспоминая. - Нет. Такого нет, - и тут же повернувшись, ушел. - Но нам сказали! - закричал вслед Бесик, а Сандра даже рванулась вслед за врачом, но дверь оказалась вдруг закрытой. - Я так и знал, что они наврали! - воскликнул Бесик. - А если этот... наврал? - спросил Шахтер. - Я ему тогда очки побью! - крикнул Бесик. - Но он же врач? - возразил Ангел. - А врачи не врут? - Они все врут! Угробили и врут! - Как угробили? - спросил Хвостик. На него шикнули. - Молчи, Хвостатый! Не до тебя! Так мы стояли, рассуждая за церковью, когда выскользнула из дверей больницы знакомая нам пожилая медсестра. Шла она тихо, потому что, хоть сама и лечила других, но была, наверное, больна. На церковь она перекрестилась, а проходя мимо нас, лишь глаза скосила и беззвучно произнесла: - Ступайте за мной... Не сразу... Потом... Она медленно удалилась в ближайший переулок. А мы, чуть подождав, тут же сорвались с места и за домами ее нагнали. Да она уже никуда и не шла. Ждала нас. А когда мы подскочили к ней, запыхавшись и глядя в ее измученное лицо, она воровски оглянулась по сторонам, не видит ли нас кто вместе, и беззвучно произнесла своими бесцветными губами: - Ваш Кукушкин помер... Схоронили... И не ищите где... И меня не спрашивайте, я не знаю... И сразу повернулась и пошла, медленно от нас удаляясь, будто нас никогда не видела. А мы остались, пригвожденные к месту, на этой маленькой улочке. Все вдруг потеряло свой смысл, и не осталось никаких желаний. Единым махом, как косарь косой, срезали нас и бросили на дороге. Неслышно затряслась, зарыдала Сандра, а Мотя сел прямо в пыль и закрыл лицо руками.