Кукушата А. Приставкин

24 глава

Пришла мама Кукушкиной, она не показалась нам черной старухой, как там в подъезде, а была нарядной, в красной кофте и красной косыночке, с подносиком в руках. А на подносике, сверкающем, словно серебряный, стояли красивые чашки, прям как в ресторане, даже лучше, и еще чайник, тоже весь разукрашенный, а на отдельном блюдечке небольшие лепешки, мы сразу их, конечно, про себя сосчитали: четыре штуки! Поднос ее мама поставила на блестящий столик с кривыми ногами и ушла. А Кукушкина налила из чайника чай, всем нам троим и себе, и велела брать блины. Она их так называла. - Сахара нет. - она оправдывалась, будто была перед нами виновата. - Но блины из мороженой картошки, сладкие... Может, вам понравятся. Их почему-то дерунами зовут... Сандра и Хвостик по блину взяли, а чашки брать опасались. Они смотрели на меня. Все-таки я уже один раз ел из такой посуды, а они не ели ни разу. Я старался изо всех сил, осторожно взял чашку, но тут же плеснул чай на пол. И с испугом посмотрел на Кукушкину. - Ну, конечно, - сказала она спокойно. - Он же горячий! Не обжегся? Господи, о чем это она? Тут как бы чего не замарать да не разбить! А об нас уж речи нет! Лучше бы я обжегся, да пол не замочил. Ведь уйдем, а кто-нибудь подумает: «Ну что с них взять... Они и чашку-то не умеют держать! Недоделанные какие-то!» Теперь я держал чашку двумя руками и сразу увидел, что Сандра и Хвостик тоже держат чашку двумя руками и дуют на кипяток. - А вы налейте в блюдечки, - подсказала Кукушкина. Дальше мы пили уже без происшествий, а мама Кукушкиной еще приходила два раза и каждый раз приносила на тарелочке по четыре блина. Она их где-то там в кухне пекла. А еще там чьи-то ноги в коридоре все шаркали и шаркали. Я подумал, что если бы я лично пек или кто из наших, мы бы сперва сами нажрались на кухне, а потом бы подумали, угощать каких-то приходящих или лучше не угощать! Мало ли народу по городу-то шастает! Блинов мало, а их, то есть нас, вон сколько! На всех продуктов не хватит! А Кукушкина сказала, посмотрев на дверь: - Ну, хоть немного-то сыты? Вот и хорошо. Девочка, поди закрой дверь, а то дует, - и Сандра закрыла. - А теперь я отвечу на ваш вопрос... Почему вас было много... Да потому, что ваших, ну, родителей было много... Там... - Где? - спросил я в упор. - В тюрьме? Она не отвела глаз. Но замялась. - Да. И в лагерях тоже. - А почему их было много? Она молчала. - Они все были врагами? И тут мама Кукушкиной произнесла из-за нашей спины, мы не заметили, как она объявилась: - Да ее саму записали в враги... Из-за вас, между прочим! Там позвонок и перешибли! - Мама, - сказала Кукушкина ровно. - Я тебя прошу! Но мама будто осерчала и стала быстро говорить, что она свою дочь предупреждала, что это плохо кончится! А когда ее взяли и стали допытываться, зачем она вас засекретила, и она ответила, что вовсе не засекретила, а дала вам свою фамилию, потому что вы не помнили собственных, а они ей не поверили! И стали бить! А потом выпустили, когда в инвалида превратили... И вы тут! И ходите, и ходите! Хоть бы пожалели ее! Ведь она из-за вас пострадала! И мама ушла. На этот раз в сердцах даже дверью хлопнула, но так сильно, что дверь открылась. Мы испуганно молчали, а Кукушкина побледнела еще сильней. - Да ладно, - отмахнулась, - сидите... Она не на вас это.. Она вообще... - Они вас били? - спросил я. - За нас, да? Кукушкина сказала Сандре: - Девочка, поди закрой дверь... Обычно мы с открытой дверью живем. Но что-то похолодало. А пока Сандра ходила и закрывала, она уже успокоилась. Только бледность не прошла. Она посмотрела на Хвостика и вдруг оживилась: - А вот его я помню. Он до моего ареста за два дня был. Но у него, и правда, не было ни имени, ни фамилии. Кукушкина с оглядкой на дверь прошептала: - Вы, небось, к товарищу Сталину хотите попасть? - Мы к нему не попали, - ответил я. - И не надо! Не надо! - Почему? Она пожала плечами и покосилась на дверь. - Лучше сходи к своим родственникам... Тут две остановки... на метро... - А на метро разве разрешают? - удивился я. - Ну, а как же! Купи билет и езжай, я вам на билет денег дам! У вас же ничего нет? - У нас сто тыщ есть! - вдруг выпалил Хвостик. - В книжке! Кукушкина не удивилась. Она нарисовала на бумажке план, как мне найти родственников и как к ним доехать на метро. Остановка «Дворец Советов». Про Дворец Советов мы учили в школе, он выше всех в мире, а на нем Ленин с протянутой рукой, а на руке у Ленина аэродром, в голове у Ленина зал заседаний для товарища Сталина! - Нет, - возразила Кукушкина, посмотрев на дверь. - Вы Дворца не увидите, его нет... Но там совсем недалеко... Поезжайте! А насчет книжки я знаю, и я говорила вашей тете или как ее, что не нужна вам эта книжка! Зачем вам такие деньги? - Бухарик хлеба купим! - сказал Хвостик. - А может, и еще пайку! Если останется! Кукушкина посмотрела на него задумчиво. В глазах засветился дальний такой теплый-теплый свет. - А ты, Кукушонок, сказки читаешь? Ну, вот я тебе расскажу. Сказку про слона и про маленькую-маленькую мышку. Встретились они на улице, слон и говорит: «Чего это ты такая маленькая? Надо больше есть! Вот смотри на меня: я много ел и вон какой вырос!» Мышка вздохнула и прошептала: «А я долго болела»... Впрочем, это я про себя... - закончила Кукушкина, вздохнув. - Ну, а хлеб-то, конечно... Там, кстати, касса та самая, где эти деньги положены, рядом с домом... На противоположной стороне. Только дорогу перейти. - И нам дадут? - спросил я. - Деньги? - Наверное... Честно говоря, у меня никогда не было денег, чтобы на книжке. Понятия не имею, как их берут. Но вам там скажут. Кукушкина произнесла в сторону двери, чуть напрягаясь: - Мама! Ты их проводишь? На пороге встала мама, сразу, будто ждала тут за дверью. Мы поднялись, не зная, как удобней уйти. Но Кукушкина сделала знак подойти поближе и всех нас поцеловала - Хвостика, Сандру и меня. Наклоняя мою голову, она произнесла на ухо: - Не ищите их... Не надо их искать... Их никого уже нет. Ты меня понял? Никого. А вы поберегитесь... Вы нужны... Вы почки от могучего дерева... Но вам надо еще вырасти! Ты понял! Постарайтесь уцелеть! Они никого не щадят! Я сказал: - Ладно. Хотя ничего понять не смог. Я только потом, не скоро дотумкал, в чем дело, когда мы отсиживались в сарае, надеясь, что вывернемся и уцелеем. А когда я вспомнил ее слова, вдруг понял, что мы не вывернемся, а может, и не уцелеем. Но это потом, потом. А тогда я пообещал - и посмотрел на нее в последний раз. Я знал, что мы никогда больше не увидимся. - Ну, ступайте, с Богом! - и словно обмякла, съежилась и стала еще меньше в своем огромном кресле. - Ступайте, ступайте! - повторила за ней, но уже другим тоном ее мама, выпроваживая нас в темный подъезд. И уже там, прикрыв за собой дверь в квартиру, она произнесла с неприязнью: - Вы не приходите больше! И другим скажите, чтобы не приходили! Ей и так жить ничего осталось, она жизнь-то из-за вас сгубила! А вы совсем не хотите ничего понимать и ходите, и ходите, и добиваете еще больше!