Strange birds

17

Мама на кухне, залитая светом. С намотанными на кисть четками. Неотрывно смотрит в чашку с кофе. Сидит, как школьница, ждущая выговора. Его мама. А как будто и не она вовсе. Поднимает голову, смотрит на него, спускающегося по лестнице.

— Ты когда-нибудь простишь меня?

Подходит, целует ее в макушку. Обнимает. И они разговаривают.

Любопытный глаз Луны. И мертвая тишина в комнате. Иисус на стене висит так, будто собирается упасть Чонгуку на лицо. Чонгук спит, раскинув руки как Иисус, скрестив ноги как Иисус, с улыбкой на лице, какая, должно быть, была у Иисуса в его лучшие времена. Это зрелище сбивает с толку. Эта фигура на кровати и эта Луна, льющая свой свет на нее, парализует. Чимин с силой жмурится, как будто ему невыносимо больно смотреть на все это. Не как будто. Так и есть. Ему больно. И он не знает от чего. Лунный свет крадет у него Чона, Луна высвечивает то, чего он раньше не видел. Когда-нибудь он перестанет причинять ему боль. Именно этого «когда-нибудь» и стоит бояться больше всего. Телефон на полу светится. Что-то дергает Чимина поднять его.

Двадцать три пропущенных вызова. Джису. Папа. Мама. Неизвестный номер. Одиннадцать сообщений. Их он читать не стал. Положил телефон обратно на пол, ногой задвинул немного дальше под кровать. Сел рядом с Чонгуком, заслоняя собой лунный свет.

— Эй, — Чонгук просыпается почти сразу. — Сколько я проспал? — Пытается подняться, трет глаза.

Чимин двигается в сторонку, чтобы он понял, увидел. Уже ночь. Глубокая и тихая.

— Черт, — наконец, поднимается, давит на веки подушечками больших пальцев. Перед глазами вспыхивают искры. С Чимином что-то не так. — Все нормально?

— Все очень хорошо.

Но что-то тревожное грядет, ведь так? Это висит в воздухе. Эта тревога — она как скрипичный концерт в си-минорной тональности. Такая, как будто это последняя ночь на земле, дальше только густая тьма, как в черной дыре, которая поглощает любой свет.

Он тянется к его рубашке. Но вдруг замирает, убирает руки за спину, утыкается лбом ему в грудь. Это последняя ночь на Земле. Глупо, но ему так кажется. Чувствует, как пуговица на рубашке, впивается ему в лоб.

Чонгук берет его за плечи, отстраняет от себя. Смотрит, пытаясь прочесть по лицу его мысли. Непроницаемая стена.