Пепел Наших Грёз

Глава двадцать шестая. Предчувствие

В жизни Равена имелось одно нарочитое противоречие.

... То самое, что заставляло его каждый раз невольно с нервозностью ухмыляться, стиснув челюсти, держать лицо...

То были голоса, что изо дня в день звучали из-за спины:

"Отчаянный! Ты только посмотри! - резало слух. - Да-да! Отчаянный. Я не могу ошибаться! Тот самый... Такого сложно упустить из памяти".

Отчаянные. Столь очевидное по своему смыслу название ничуть не характеризовало Равена. Даже в малой своей доле. Если подумать, ему толком и не приходилось испытывать отчаяния, пусть это даже и была мимолетная слабость. Нечто внутри отказывалось принимать и накапливать те остатки тревоги и "самопожирания", что сквозили изо всех щелей. И порой Равену начинало казаться, должно быть, он и вовсе утратил всякую ценность жизни, раз более не волнуют его разум ни беды, ни горести, ни близость к некогда далекой смерти.

В крыльях видели свободу духа и тела, отождествляли с лёгкостью и грезами. Для Равена же они стали извечными цепями, сковавшими его человеческое существо, не давали вырваться из осточертевшей птичьей плоти. Но то ничуть не пугало его. Он запамятовал страх и его склизкие щупальца, потерял счёт времени за бескрайней небесной тягой. Летел вперёд. Куда именно? - Обрывки красных лент, сливающиеся в единую материю, указывали путь; сам же Равен, гонимый закатным солнцем, тянулся к неведомой цели всеми силами сгнивающей души. Тянулся, будто там за горизонтом, за пустыней бескрайних лесов пролегал единственный оазис; то самое спасение, что манящим глотком чистой воды застыло недосягаемо близко, обжигало изнеможённое тело.

Дорога привела к смутно знакомому городу.

Равен помнил, как опустился на шпиль одной из сторожевых башен, завис над главной площадью, расправив несуразные крылья. Наблюдал, как перья срывались вниз, растворяясь в синеве воздуха, исчезали одно за другим, словно медленно иссякающее время.

_____________

Мысли.

Много мыслей.

Огромный ком, сплетающихся червей-мыслей. И все роятся и вьются, стремясь заполонить собою черепную коробку, бьются в предсмертных конвульсиях, удушая друг друга, прежде чем раствориться. Самыми яркими, прямо-таки режущими глаз, остались слова Франчески. Эстер с трудом разобрала их, но до невероятности чётко запомнила. Казалось бы, чушь и сущая несуразица, но северянка никогда бы не поверила в сумасшествие той, что так холодно и рассудительно держала себя при всяком: и чужом, и близком. Глаза её вещали яснее и красноречивее, склоняли к покорности. А потому Эстер ничуть не сомневалась в верности своих действий, когда торопливым шагом двинулась ко входу ближайшей библиотеки. Минуя распахнутые двери и предшествующие им колонны, припала к центральной стойке.