Пепел Наших Грёз

Глава пятнадцатая. Перья и шрамы

~
Эта птица средь неба - я,

И крылья мои прострелены.

Всё, что было при мне - мечта,

Но она, как осколки растеряна.

Мне ли падать на землю горячую,

Мне ли биться в крови средь камней?!

Что-то жжёт мне крыло, то любовь настоящая,

И мне с нею лететь. Горячей. Горячей.

Я отбилась от стаи,

Растворилась прозрачным закатом.

В небесах, там померкнуть могла я,

Осталась здесь; в этом мире с запахом смрада.

Лечу.

Ветер в перьях моих верещит.

Кричу.

В небесах растворился мой лик.
~
Эстер
....

Никогда Эстер не приходилось часами изнывать себя мыслями, по капле выдавливать всякие силы и надежды, в конечном итоге развивать в себе внутренний мазохизм и ощущение необходимости этого самотерзания.

"Я подумаю", - слова, произнесенные Даймондом, когда он грубо вытолкал её из библиотеки, остались на душе чёрным плесневым наростом и всё продолжали разрастаться, опутывая разум зловонной сетью.

"Ему нет до меня дела! Пройдёт день, и он всё забудет!" - эта мысль, пожалуй, стала единственным утешением. Правда, совершенно ненадолго. Уже спустя час всё вернулось на круги своя, и Эстер вновь принялась прожигать себя тревожными раздумьями о возможности опять очутиться на улице.

Витней вернулся ближе к вечеру, хмурый и подавленный, погруженный в себя. Говорил рвано, путался в словах, зачастую и вовсе срывался на грубости; выглядел утомлённым и ничуть не настроенным на диалог. Наверное, именно поэтому Эстер так и не нашла в себе сил поговорить с ним о произошедшем. Молча закуталась в пуховый платок, уединилась в своей половине комнаты, где забившись в угол кровати, свернулась калачиком. Сон не шёл, и вся ночь прошла в муках. Ближе к утру изнеможение взяло верх, и глаза сами собой сомкнулись, потянув за собой всю трезвую реальность, весь внешний мир. Но даже во сне не было ей покоя. Во мраке тягучей бездны привиделся ей Равен во всей своей строгости и озлобленности. Руки его сомкнулись на её шее с той неистовой силой, что аж косточки захрустели; тёмные глаза, обвитые мраком ресниц, пронизывали беспомощное тело, а с губ всё срывалась одна и та же фраза: