Пепел Наших Грёз

Глава третья. Отчаянные

...

И охватил земли голод, сотни агнцев лишь оставив.

И велел Всевышний ждать. Коль не тронет стадо народ -­ дарует он людскому чреву манну небесную.

И гиб народ. И ноги старцев подкосились.

Но велел Всевышний ждать.

И плакали жены и мужья, землю ногами взрывая.

Но велел Всевышний жажду умерить, на осиротевшие земли взирая.

И приняла земля юную плоть. И обозлился народ, Божий совет проклянув. Лилась рекою кровь, и сотни агнцев как один полегли.

И разгневался Всевышний, народ в скот обратив.

«За терпение ваше и благодушие дарую каждому два рога. По два рога за ваши деяния...»

___________

Первые два дня Эстер являлась примером благочестивой ученицы. Первые два дня она совестливо посещала каждое занятие. А потом терпение, как и всякие надежды и интерес, исчерпало себя.

- Я дурно себя чувствую, - звучала отчасти правда, но многим надуманная.

За утренним кофе тётушка пребывала в состоянии вяло-задумчивом, оттого и более благосклонном.

- Хорошо, - левой рукой она перебирала страницы любовного романа, правой придерживала фарфоровую чашку. - Я предупрежу мисс Аду... Будь добра, подай сахарницу...

И всё же, истинные намерения Эстер были поняты. Было нечто во взгляде тётушки, именуемое тем чутким женским нутром, что чувствовало любое кривление души. Знало, но прощало.

У сахарницы, на краю сервиза покоился тот самый кулон с портретом матери Эстер. Агата редко упускала его из рук, то ли по привычке, то ли из соображений, стремилась всюду держать его при себе, словно было в иконке, что-то ценное.

Агата и Э́рина (милостивая матушка), обе в девичестве Вельзейские, с ранних лет жили порознь. Одной суждено было учиться в столице, другая же была отдана на попечение представительных господ; взращена близ семьи, но душою от неё далёкая. Часто случалось, Эстер заставала мать за сочинением писем, многие из которых так и не попали в руки сестры. Ещё чаще находила её в смущенных собственной боязнью чувствах. Эрина осуждала себя за излишнюю откровенность с некогда близким, но теперь уж далёким человеком; жалела упущенную близость, но восстановить её мешало и время, и расстояние. Вот тогда-то, Эстер впервые взялась писать таинственной тётушке. Не столько, как родственнице, сколько как к бывшей материнской подруге. Не из обязательств, убеждений и чужого влияния. Нет. Писала, жаждая найти близкую душу по ту сторону Медаллы. Нашла даже большее - возможность поймать мечту за хвост.