I'm obsessed with his smell (Summer Love)

Все не так, как я это представлял.

Мы сидим на лавочке уже час, Гарри успел сказать мне, что послезавтра уезжает на неделю в Лондон. И эта новость вгоняет меня в тоску. Еще семь дней без него. Я вновь увижу его только 14го. А затем у нас останется совсем мало дней, всего 49. И это даже не 50. 49 дней, и он уедет. Теперь я могу считать дни до его отъезда, помечать их в календаре черными крестиками. А 31го августа я смогу нарисовать огромный надгробный крест и распрощаться с жизнью. 

— Давай покатаемся на скейте? — Спрашивает Хазза, пытаясь поднять нам обоим настроение. 

Я соглашаюсь, после чего мы идем на площадку. Но я не хочу терять время на глупый скейт, я хочу сидеть с Хаззой в его комнате, играть с его волосами, пока он читает или рисует, в конце концов заниматься с ним любовью. Но Гарри хочет научиться ездить на скейте, и я не буду ему перечить. Я научу его, ведь это время я тоже проведу с ним, но как просто друг. Мне кажется, Гарри именно это и нужно. Просто друг, который будет с ним все разделять. И я счастлив, что стал этим другом для него. 



— Ты уже едешь, — улыбаюсь я, смотря на то, как Хазза уверенно стоит на скейте, после трех часов тренировки.

— У меня неплохо получается, да? — Улыбнулся он, подъезжая прямо ко мне. Гарри тормозит, благодаря тому, что врезается в меня, поэтому он падает на меня, я ловлю его, после чего обнимаю, кладя руки ему на талию. — Только, я еще не умею тормозить, — неловко заулыбался он, когда очутился в моих руках. 

— Ничего, я тебя научу, — тихо говорю я, беспрерывно смотря на его малиновые губы. 

— Только не здесь, Лу. 

— Луи, — с усмешкой шепчу я и касаюсь своими губами его губ. Он охотно отвечает на поцелуй, хоть сначала и пытается возразить, но оттолкнуть меня он не решится, я знаю это. 

— Дома снова никого нет, — улыбается сквозь поцелуй он. 

— Почему мы еще здесь?

— В смысле?

Вместо ответа я просто хватаю Гарри за руку и веду его в сторону его же дома. 

— Послезавтра я снова на неделю лишусь тебя, а мы теряем время на долбанный скейт, — говорю я, когда Хазза открывает входные двери особняка своей семьи. 

— Чем займемся тогда? 

— Чем? Сексом, Гарри, не спи. 

— Тебе не кажется, что мы слишком часто им занимаемся? 

— Всего три раза было. Ах, да, тебе бы не казалось, что это так часто, если бы топом был ты. 

Гарри несчастно вздохнул:

— Может в этот раз топ буду я?

— Я подумаю, — усмехаюсь я, поднимаясь в его спальню. Гарри идет следом за мной. Я захожу в его комнату и, сразу же, ложусь на постель. Хазза ложится рядом, уткнувшись носом в мое плечо. 

— А каково это?

— Что?

— Быть топ, это приятно? Почему всем так хорошо, во время занятия сексом или любовью?

— Разве тебе не было приятно?

— Было, ведь ты касался простаты. Но я хочу узнать что приятного в том, чтобы быть топ. 

— Когда я тебе дрочил, тебе же было приятно? Было. Вот и внутри кого-то тоже очень приятно. 

— Но ведь тогда все могли бы обходиться простым онанизмом, но предпочитают секс. 

— Ты хочешь узнать насколько это приятно?

Он кивает. 

Я не знаю, был ли это его умелый ход выпросить у меня быть топ, или же это я настолько влюбился, что позволил ему это. Но я соглашаюсь, притягивая его к себе. 

— Хорошо, ты будешь топ, — шепчу я, лаская языком его шею. 

— Ты же мне подскажешь что и как делать?

— Поверь, ты сам догадаешься. 

И я был прав. Когда мы оказались оба голыми после долгой прелюдии, инстинкты взяли верх. Гарри нанес на пальцы вазелин. Кажется, моя мальчишеская храбрость убегает от меня. Я хмурюсь, потому что сейчас пальцы шестнадцатилетнего мальчишки окажутся в моей заднице. Нет, к этому меня жизнь не готовила. Я должен быть топ, я должен иметь его, а не он меня. Я держусь из последних сил, чтобы не скинуть его с себя и не поиметь его самому. Но меня останавливает лишь одно - или я буду у него первым, или какая-то а-ля Линдси. А второй вариант я позволить не могу. Я должен быть у него во всем первым. 

— Вводи уже пальцы, пока я не передумал, — ворчу я. 

— Я не уверен, что знаю как это делать. 

— Ножницами раздвигай пальцы внутри меня и все. 

Я краснею, потому что даю советы парню о том, как подготавливать меня к первому разу. 

Я чувствую, как один из пальцев Хаззы проникает в меня, это отвратительное чувство, просто гадкое, но спустя секунду оно не кажется мне таким отвратительным и гадким, я расслабляюсь. Это... Это даже приятно, особенно, когда в меня входит второй палец Гарри. 

Хазза опускается к моему лицу, после чего нежно целует. 

— Я могу уже раздвинуть пальцы?

Я киваю. И мне противно от одной лишь мысли, что мне нравится это. Мне нравится, когда он раздвигает пальцы. Это немного неприятно, но, в основном, мне это очень нравится. 

— Думаю, ты можешь уже войти, — слегка постанываю я, наслаждаясь трением его пальцев внутри меня. И я хочу, чтобы он вошел в меня, и это пугает меня, потому что я действительно готов к этому. Не представляю и не хочу представлять, чтобы на месте мятного ротика был кто-нибудь другой. 

Гарри медленно входит в меня, это больно, но я заставляю себя расслабиться. И, когда я это делаю, боль сменяется наслаждением. Гарри неуверенно смотрит на меня, будто спрашивая "я все правильно делаю?"

— Расслабься, просто двигайся внутри меня, — хриплю я, сдерживая стоны. 

Гарри целует меня в губы, после чего плавно двигается во мне робкими толчками. Я не в силах сдерживать стоны удовольствия, поэтому я хватаюсь обеими руками за его плечи, у него, определенно, останутся синяки. И я тяжело дышу, не сдерживая удовлетворенных стонов. Я откидываю голову назад, что Гарри воспринимает, как просьбу обласкать мою шею губами. И теперь, когда, впридачу к неописуемо приятным ощущениям внутри, я чувствую как его язык ласкает мою шею, мои стоны становятся еще громче. Мне слишком хорошо, хорошо до такой степени, что я готов выпалить "я люблю тебя", потому что сейчас мы занимаемся любовью. Но я молчу об этом. Снова. 

Он умудрился в свой первый раз заняться со мной именно любовью. И я не хочу даже думать о том, что после меня он займется любовью с кем-то еще. Не хочу, но думаю. Ревность окутывает меня, и я хочу заполучить Гарри еще больше. Я царапаю его спину и плечи, чтобы все знали, что это мои следы на нем. 

Он поднимается губами к моим губам, я страстно целую его, после чего его движения внутри меня ускоряются. Я срываюсь на крик, опуская руку Гарри на мой член, чтобы он помог мне кончить. И он уже отлично знает что делать. 

Он ускоряется, не сдерживая стонов. Мы стонем в унисон. Ох, я бы многое отдал, чтобы записать наши совместные стоны на диктофон, и смог их слушать, когда Хазза уедет. 

Кажется, сейчас мы оба получим оргазм. Гарри одновременно ускоряется во мне и ускоряет движения рукой. 

— Фак, Хаз! — Все что и вскрикиваю я, чувствуя, как моя же теплая жидкость растекается по моему животу. Затем я прикрываю глаза, потому что чувствую, как внутри меня изливается Гарри. Я ничего не соображаю, потому что я снова чувствую эту моральную эйфорию и полный океан чувств к Гарри. Он целует меня в губы, я пытаюсь нормально ответить на поцелуй, но дурацкая улыбка мешает мне. 

Гарри медленно выходит из меня и ложится рядом, делая глубокие вдохи и выдохи. Мы дышим так, будто только что пробежали марафон. Я еще и дурацки улыбаюсь, словно девчонка, которую любимый только что лишил девственности. Но, отчасти, так оно и есть. Мой любимый только что лишил меня девственности. Это был мой первый раз? Или снова наш? Это был очередной наш первый раз, только в этот раз топ был Гарри. Но я хочу это называть моим первым разом. 

Я все еще улыбаюсь, как последний влюбленный идиот, пялясь на удовлетворенное лицо моего "друга". Я думаю, мне стоит ему сказать, что это было отлично. Впрочем, я в нем и не сомневался. 

— Хаз, — обращаюсь к нему я. 

Гарри слабо улыбается мне, все еще восстанавливая дыхание:

— А?

— Это было неописуемо. 

— Да, мне тоже понравилось. 

Хазза краснеет, как обычно. Я поворачиваюсь набок, обнимая его за талию и целуя в губы:

— Теперь ты понимаешь, почему все предпочитают именно секс?

— Да. И теперь я понимаю, почему ты не хотел, чтобы я был топ. 

— Нет, я не хотел, потому что я бабник и привык к тому, что сверху только я. 

Гарри улыбнулся:

— Спасибо, что попустил свою гордость. 

— Ради тебя это было сделать не трудно. 

— Я ценю это, — улыбается Хазза, нежно чмокая меня в губы. Снова эти ванильные почмокивания. Боюсь, что скоро они даже начнут мне нравиться. 

— Я могу принять у вас душ?

— Конечно. 

— Мне просто липко... Везде. 

— Конечно, — улыбается он, после чего невозможно краснеет, сдерживая смех, — я говорил, что моя мама нашла у меня в комнате анальную пробку?

— Ч... Что? 

— Она застилала мою постель. 

— И... И что ты ей сказал?

— Что использовал ее в лечебных целях. 

— В лечебных целях? — меня пробило на смех. 

— Да, я сказал, что вычитал в одной книге, что она может не только доставлять удовольствие, но и разрабатывает внутренние мышцы. 

— И твою маму не смутило это?

— Смутило, конечно, но она знает, что я очень скептически отношусь к сексу и всему, что с ним связано, поэтому поверила мне, что я просто хотел проверить этот факт на практике. Но, я думаю, она все равно считает меня извращенцем. 

— Ты, хотя бы, не сказал ей, что я помогал тебе проверять этот факт?

— Нет. 

— А как ты ей объяснил, что тебе захотелось потренировать свое очко?

— Если его тренировать, то вероятность заболеть геморроем значительно снижается. 

— Это правда?

— Не знаю, думаю, мама не будет уточнять. 

— Знаешь, если бы мой отец узнал, что я сую себе в задницу посторонние предметы, он бы избил меня до полусмерти. 

— Я уже давно понял, что твой отец латентный гомосексуал. 

— Что? Почему?

— Он слишком гомофоб, а я читал, что все гомофобы - латентные геи. 

— Теперь я знаю как его назвать. 

— Не думаю, что это следует делать, если, конечно, ты не хочешь получить новую порцию побоев. 

— Я все равно его не боюсь, — ответил я, сползая с кровати, — после душа я могу взять у вас что-нибудь попить?

— Да. В холодильнике должен быть утренний апельсиновый фреш, налей его и мне. 

— Хорошо. Я быстро. 

И я вышел из комнаты Гарри. Боже, как болит мой зад, это что-то невыносимое. Ходить сложно. 

— Мой зад болит! — Выкрикнул я, чтобы Гарри услышал меня. 

— Мой тоже жутко болел! — Крикнул мне в ответ он. 

Я усмехнулся, заходя в душевую кабину Гарри. И все же, это было отлично. Мне понравилось быть боттом. Наверное, все, потому что именно Гарри был топ. Будь это кто-нибудь другой, я бы ни за что не согласился на это. 


Я выхожу из душа, опоясывая бедра белоснежным полотенцем Гарри. Я спускаюсь вниз по лестнице, и чувствую себя словно дома. Нет, не в том смысле, что у меня чувство, будто я в хлеву, а в том смысле, будто я уже давно тут живу. У меня даже появляется чувство, будто это наш с Гарри личный особняк. 

Я подхожу к холодильнику и достаю оттуда графин с соком. Я ставлю его на столешницу и начинаю искать стаканы. 

— Добрый день, Луи. 

Что? Энн? Она дома? А я стою в одном полотенце и наливаю их сок? Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы она только что зашла в дом. 

— Добрый день, — краснею я, поворачиваясь к ней лицом. 

— Я могу кое-что спросить тебя?

— Конечно. Вы хотите узнать что я делаю здесь в одном полотенце? Видите ли, так получилось, что...

Но она перебивает меня:

— Чем вы только что занимались с Гарри?

Мои глаза буквально вылетают из орбит, когда я слышу этот вопрос. 

— Мы... Мы, — практически попискиваю я, превращаясь в свеклу. 

Энн выжидающе смотрит на меня. Она смотрит с укором, но как-то вежливо, а у меня, все равно, такое ощущение, будто я один стою перед расстрелом. 

— А вы давно дома? — Спрашиваю я, делая несчастный взгляд. 

— Я вернулась раньше, чем должна была, поэтому я даже слышала, как вы вошли. 

Я сейчас потеряю сознание, понимая, что она слышала весь наш разговор, особенно мое "Чем? Сексом, Гарри, не спи". 

Я хватаюсь рукой за столешницу. Так стыдно мне еще не было никогда, и, все что я могу сказать в свое оправдание - это "я не парень Джеммы", и я говорю это. Затем я уточняю, что я не ее парень всего две недели, чтобы Джемма не выглядела в глазах матери лгуньей. 

Я не могу понять выражение лица Энн, совершенно не могу понять, и боюсь понимать. Сначала ее сын упал при мне со скейта, здорово ударившись, а теперь она слышит, как мы с ним занимаемся любовью. 

— Хаз, спустись ко мне, — взмаливаюсь я, говоря это громко, чтобы он услышал меня, потому что я уже просто не могу отдуваться за нас двоих, — только надень хоть что-нибудь на себя!

Энн по-прежнему молчит. Конечно, я бы тоже молчал, когда узнал, что бывший парень моей дочери только что трахался с моим сыном, который девственник до мозга кости. 

Гарри спускается ко мне в своих белых пижамных штанах, я еле сдерживаю смех, когда вижу его лицо. 

— Ма... Мама? 

Он смотрит на меня, и я вижу в его глазах мольбу "не говори мне, что она все знает". 

— Пробка была не для... — начинает Энн, но Гарри ее перебивает. 

— Нет. Мы тренировались пробкой. 

Мои глаза снова расширяются. Он скажет правду? Он обо мне подумал? Я совершеннолетний, а он нет. Мне еще только с этим проблем не хватает. 

— Мам, мне уже 16 лет, — начинает Гарри, усаживаясь на диван, — Луи просто учит меня. 

— Учит чему? — Дрожащим голосом спрашивает она, сдерживая слезы. 

— Мам, я прошу тебя. Мы с Луи просто друзья. Не более. Я доверяю ему, и только он может меня всему этому научить. 

— Люди сами этому учатся. 

Я наливаю воду в стакан и подаю его мамуле Энн, она охотно берет его из моих рук и осушает огромными глотками. 

— А я хочу, чтобы Луи учил меня, потому что мне нравится все это делать с ним. 

— Все это? Боже, мое сердце сейчас не выдержит. Но, Луи, вы же с Джеммой расстались не поэтому?

— Нет, что вы? Нет, конечно. Мы остались друзьями, а расстались, потому что ей скоро уезжать, нам нужно отвыкать друг от друга. 

Гарри одобрительно кивнул мне. 

— Мам, это не повлияет на мою ориентацию или на мое мировоззрение. Ты же знаешь, как мне сложно находить общий язык с людьми, поэтому все свои интимные первые разы я доверил именно Луи. Я доверяю ему. Он просто учит меня как правильно нужно все делать. 

И только сейчас я понял в какую же хрень мы с ним оба верим. Друзья, конечно. Я просто учу его. Это самая большая ахинея, которая только могла быть. Друг-бабник учит друга-девственника заниматься сексом. Я мотаю головой, сдавливая смех, потому что Энн не поверит в это, если даже я не верю в это, хоть и сам эту хрень придумал. И, я уверен, что Гарри тоже не верит в это, но обязан говорить, потому что он не признает, что мы влюблены друг в друга.

— Но вы же оба понимаете, что это может далеко зайти?

Уже зашло. Мне кажется, это далеко зашло еще в нашу первую ночь, когда я стал одержим его мятным ароматом. 

— Понимаем, — в один голос ответили мы. 

— Но Луи мне очень нравится, я ничего не могу с собой поделать, — добавляет Гарри. Он серьезно это сказал? В который раз за этот разговор я превращаюсь в свеклу? Мятный гей продолжает, — и, мне кажется, у нас это взаимно. 

Нет, зачем он и меня в это впутывает? Какого вообще? Можно было обойтись лишь тем, что это все - лишь дружеский жест. Но нет же, ему нужно приплести сюда гребаную симпатию. 

— Да, — все же поддерживаю этого придурка я, — но это простая симпатия, далеко ничего не зайдет. 

И я смотрю на Гарри злобным взглядом, давая ему понять, что пора заткнуться. Он кивает, соглашаясь. 

— Да, Луи прав. Дальше симпатии это не зайдет. 

Мне кажется, или мы сейчас как-то косвенно признаёмся друг другу в любви? Мы же оба понимаем, что это все зашло слишком далеко. Мы в тупике. В любовном, мать его, тупике. 

Энн горестно качает головой, усаживаясь рядом с сыном на диван. 

— Луи, — с надеждой смотрит на меня она, — уж ты постарайся, чтобы это все не зашло слишком далеко, — после она отчаянно отмахивается, — да ты сам еще ребенок, — она хватается за голову, — Бог мой, какой кошмар. 

Мы в дерьме. Мы с Гарри по уши в нем. Осталось 50 дней, а его мать уже знает, что мы спим друг с другом. Ведь все так хорошо начиналось, никто и не подозревал нас. Боюсь, как бы мои не узнали об этом, особенно отец. А если мамуле Энн вздумается поговорить с моим придурком-папашей? Он же убьет меня. Как бы мамуля Энн сейчас вообще не запретила нам видеться. Тогда уж точно прощай, мой любимый Гарри Стайлс. Этот пай-мальчик, вряд ли, согласится тайно со мной встречаться. Будет плакать в комнате, рисуя мои портреты. 

— Мам, так нужно, — наконец говорит Гарри, после, почти что, минутного молчания, — мы оба этого хотим, и я не думаю, что мы делаем что-то противозаконное. 

Ну да, только мне 18, а тебе 16. Ничего противозаконного. Просто я, мать его, педофил. 

— Мне нет смысла запрещать вам видеться или что-то еще, вы, все равно, продолжите делать то, что делали. 

Боже, какая мудрая женщина. Неужели, такие еще остались? 

— Именно, — поддерживает ее Хазза, — только прошу тебя, сделай так, чтобы отец об этом не узнал. 

Она кивает, постоянно бубня себе под нос "кошмар". 

— Спасибо, — одновременно проговариваем мы с Гарри. 

— В следующий раз проверяйте есть ли кто дома. 

— Конечно, — снова одновременно говорим мы. 

— Я... Прилягу, у меня кружится голова. 

— Тебя провести?

— Нет, милый, я сама. 

И Энн, пошатываясь, встает с дивана и поднимается на второй этаж. Я сажусь рядом с Гарри на диван. 

— Она еще хорошо отреагировала, — говорю я. 

— Да. Мама всегда поддерживала гей-пары. Просто, она не ожидала, что ее сын свяжется с этим. 

Он сказал "гей-пары"? Неужели мой мятный ротик считает нас парой?

— Гей-пары? — Переспрашиваю я, приподнимая бровь. 

— Не в том смысле, что мы являемся гей-парой, но, тем не менее, мы ведем активную половую жизнь...

— Ладно, я понял. Что будем делать?

— В смысле? Ничего. 

— То есть ты не боишься продолжать в том же духе?

— Разумеется, нет. Рано или поздно кто-то бы узнал об этом. 

Я вздыхаю. Нет, Гарри, явно, умнее меня. Он уже все продумал. Стратег, хренов. Он уже был готов к этому разговору с Энн. Небось ночами представлял этот диалог. А я стоял, как испуганный баран. Он создает мне уйму комплексов. 

— Уже 6 вечера, я хочу есть, — снова проговаривает Хазза. 

— Я могу поужинать у тебя?

— Конечно. Я сейчас что-нибудь найду. 

Какой он спокойный. Мне даже удивительно. Он просто подходит к холодильнику и начинает искать в нем ужин. Я пережил только что шок, а он так спокоен. Нет, он, явно, родился геем. Потому что он слишком нормально относится к нашей "дружбе". Или же он просто не делит людей на парней и девушек. Какая разница с кем спать? 

— Ты чем-то озадачен? — Спрашивает он, ставя на стол тарелки и приборы. 

— Нет, — не сразу отвечаю я. 

— Я нашел бифштекс и картошку. Ты ведь любишь такое?

Я быстро киваю головой, вставая с дивана и подходя к столу. 

— Сейчас я разогрею и будем ужинать. 

Я сажусь за стол:

— Почему ты так спокоен?

— А я должен паниковать? Ведь ничего ужасного не случилось. 

— О нас знает твоя мать. Тебя не смущает, что твоя мать знает, что мы ночами трахаемся?

— Занимаемся любовью, Луи. И нет, не смущает. 

— Но меня это смущает. 

— Я думал, тебя вообще ничего не смущает. 

— Меня бы это не смущало, если бы ты был девушкой. 

— А какая разница? Ты выбрал меня, я зацепил тебя, так какая разница девушка я или парень?

Как я и думал. Он не делит людей на разные пола. Бисексуал от рождения. Я знал, что его мозг устроен иначе. 

Я вздыхаю. Я уже задолбал себя вздыхать и кивать. 

Гарри достает из микроволновой печи наш ужин и раскладывает его по нашим тарелкам. Он наливает в стаканы сок и ставит их перед тарелками, после чего, наконец, садится за стол. 

— Приятного аппетита, Лу, — мило улыбается мне он. 

— Луи, — буркаю я, разрезая мясо, — тебе тоже приятного аппетита. 

— Спасибо. 

И мы молчим. Снова. Я погружаюсь в мысли, но я не хочу уже думать и переживать. Поэтому, я все буду спрашивать напрямую. 

— Я действительно тебе нравлюсь?

— Конечно. 

— И чем же?

— Я думал, ты знаешь. Мне кажется, один факт, что ты не такой как все, позволяет мне признать, что ты нравишься мне. Далее, — он с улыбкой смотрит в свою тарелку, — твоя внешность, твой голос, твои привычки, твой характер. 

— Смотри не влюбись. 

Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, не решается, и просто кладет еду себе в рот.

— Ты был прав, ты мне тоже нравишься. И не спрашивай чем, просто нравишься. 

Гарри густо краснеет, при этом довольно улыбаясь:

— Знаешь, ты сказал это не так красноречиво, как Линдси, но это куда приятнее. 

— Но... — Я хочу возразить, напомнить ему, что мы просто друзья, но затем понимаю, что так я потеряю шанс, и он найдет себе вторую Линдси, которая влюбится в него. — Я же говорил тебе раньше, что ты мне нравишься, что я влюблен в твои губы. 

— Я знаю, но... Понимаешь, Линдси хотела, чтобы я был с ней, чтобы я был ее парнем, чтобы мы были парой, а ты мой друг, который...

— Хорошо, — перебиваю его я. Вся эта тема с дружбой уже достала меня. Мы оба в ней запутались, потому что влюбились. 

— Тебе неприятна тема с Линдси, да? — Улыбается он. 

— Да. Я ревную. 

Он улыбается еще шире. 

— Мы друзья, но я хочу, чтобы ты был этим летом только моим, — добавляю я, — потому что ты сам сказал, что хочешь принадлежать мне. И еще, я не хотел, чтобы твой член впервые был в ней, а не во мне!

— Лу, мы за столом, — смущенно улыбается он. 

— Я Луи, — мямлю я, запихивая в себя бифштекс. 

— Я очень не хочу уезжать, — грустно говорит Гарри, — я не говорил тебе этого раньше, но я боюсь уезжать. Я так не хочу терять тебя. Знаешь, я ведь, — он встает из-за стола, — сейчас. Подожди минутку. 

Я покорно жду его, запихиваясь ужином. 

Хазза возвращается с листком бумаги в руках, он садится обратно за стол и протягивает мне рисунок. Я начинаю его рассматривать. Моя мечта сбылась, или мне это показалось? Он нарисовал меня, причем на том самом рисунке, на котором должен был быть его друг. Я начинаю широко и счастливо улыбаться, потому что я знаю как важен для него этот рисунок. Я пытаюсь хоть что-то сказать, но вместо этого делаю глубокие вдохи, будто задыхаюсь от счастья. 

— Рад, что тебе нравится, — улыбается он. 

Я привстаю и просто целую его. 

— Мне давно стоило нарисовать тебя там. 

— И ты не передумал нарисовать меня даже после того, как я переспал с Линдси?

— Я сел рисовать тебя на этом рисунке на следующий же день после нашей ссоры, потому что я понимал почему и зачем ты сделал это. 

Я люблю его. Нет, обожаю. У меня такое чувство, что над моей головой сейчас кружатся сердечки и цветочки. Я влюбленная принцесса, которая сидит и глупо улыбается, любуясь кудряшками своего принца. Иными словами - я педик. Я хочу жениться на нем. Я хочу детей. Целую футбольную команду кудрявых миниатюр Гарри. Я дебил. Я даже подумываю позволить ему называть меня "Лу". Нет, обойдется, я позволил ему быть топ. Хватит с него и этого. 

— У тебя такая красивая улыбка сейчас, — говорит Гарри. 

— Я просто не могу не улыбаться. Знаешь, я очень хотел, чтобы именно я был на этом рисунке. Я безумно хотел быть одним из самых важных людей в твоей жизни. 

Гарри тепло улыбается мне:

— И ты им стал. 

Я снова привстаю над столом и целую его. И, когда я отстраняюсь от его губ, я понимаю, что я просто обязан сказать эти гребаные три слова. 

— Хаз...

— Да?

Он смотрит на меня со всей своей любовью и нежностью, я касаюсь рукой его щеки. Мы оба понимаем, что я сейчас скажу это, мы оба готовы к этому. 

— Я...

Великолепно. Вернулся папа Джон. Мы с Гарри, словно, две ракеты, усаживаемся обратно на стулья, делая вид, что едим. 

— Добрый вечер, — здоровается с нами он. 

— Добрый вечер, — улыбаемся ему мы. 

— Энн уже дома?

— Да, — отвечает Гарри. 

— Быстрее ужинайте, скоро Джемма вернется. Будем ужинать втроем. 

— Да, пап, мы сейчас. 

Джон проходит мимо нас, и просто не может не одарить меня странным взглядом. Сначала я удивляюсь, а затем понимаю, что сижу в одном полотенце. Он уходит на второй этаж, при этом удивленно взглянув на расцарапанную в кровь спину своего сына. 

— Энн точно ему не скажет о нас с тобой?

— Нет, расслабься. 

Я делаю глубокий вздох и мы продолжаем ужинать. В этот раз молча. 

Я не успел признаться ему в любви, но мы оба понимаем, что я готов был это сделать. Гарри знает, что я почти сказал это. Сомнений нет, он знает о моих чувствах. Я какой-то дебил безмозглый, который убеждает нас обоих в чистоте нашей дружбы, и сам же ее портит своими недопризнаниями в любви. Мне кажется, не зря нам все мешает. Быть может, это и к лучшему. Быть может, ему не нужно знать это. Быть может, нам нужно продолжать "дружить". Быть может, нам не стоит переходить на уровень выше. Да, мы оба хотим это услышать, признать, успокоиться, перестать догадываться, перестать искать подтекст в каждом заботливом поступке и жесте, но нам просто нельзя становиться парой, потому что через 50 дней наше счастье закончится. Мы будем вынуждены быть с другими. А с годами письма начнут приходить все реже и реже. От нашей дружбы останутся лишь татуировки и разбитые сердца. 



Время идти домой. Мы с Гарри стоим у выхода из особняка его семьи. Мы уже договорились о том, чтобы провести завтрашний день вместе. Я вишу на его шее, целуя ее легкими поцелуями. Хазза обнимает меня, гладя мою спину. 

— До завтра, — шепчу я, целуя его в губы. 

— До завтра, — отвечает на поцелуй Гарри. 

Мы нехотя отрываемся от губ друг друга и еще несколько секунд просто смотрим друг на друга. Я решаюсь и разворачиваюсь, чтобы уйти. 

И я ухожу. Слышу, как Хазза закрывает входные двери. Мне снова придется ждать завтрашний день.